Эд Йонг Огромный мир
Эд Йонг
ОГРОМНЫЙ МИР
Вам не изведать радость птиц, несущихся в полете
Ведь вы в тюрьме своих пяти убогих чувств живете
Уильям Блейк.
ВВЕДЕНИЕ
Единственное верное путешествие
Представьте себе слона в комнате. Да, да этого огромного млекопитающего. Представьте, что комната достаточно просторная, чтобы вместить слона. Пусть это будет школьным спортзалом. Теперь представьте, что внутрь этого спортзала проскочила мышь. Рядом со слоном скачет малиновкаю Сова сидит на потолочной балке. С потолка вниз головой висит летучая мышь. Гремучая змея ползет по полу. Паук сплел паутину в углу. В воздухе пищит комар. Шмель сидит на подсолнухе, посаженном в горшок на подоконнике. И наконец посреди всего этого гипопетически переполненного пространства стоит человек. Пусть им будет женщина по-имени Ребекка. Она видит, она любопытна и, к счастью, любит животных. Не стоит беспокоиться о том, как она попада в эту переделку. Неважно, что все животные делают в этом зале. Вместо этого подумайте о том, как эти животные и Ребекка воспринимают друг друга. Слон поднимает хобот как перископ, гремучая змея высовывает язык, а комар рассекает воздух своими антеннами. Все трое обнюхивают пространство вокруг себя, впитывая его ароматы. Слон не вынюхивает ничего примечательного. Гремучая змея обнаруживает след мыши и сворачивается кольцами в засаде. Комар чувствует соблазнительный
запах углекислого газа в дыхании Ребекки и аромат ее кожи. Он приземляется ей на руку, готовый к трапезе, но прежде чем он успевает укусить, она пытается прихлопнуть ее — и ее шлепок тревожит мышь. Мышь тревожно пищит, да так, что ее слышит летучая мышь, но высота тона слишком высока, чтобы этот писк услышал слон. Слон, тем временем, оглушительно урчит, но это урчание удивительно низко по тону, и его не слышит и мышь, и его летучий сородич. Зато слона слышит вибрацией своего брюха гремучая змея.
Ребекка не обращает внимания ни на ультразвуковой мышиный писк, ни на инфразвуковое урчание слона, вместо этого она слушает малиновку, которая поет на частотах, более подходящих для ее ушей. Но ее слух слишком слаб, чтобы уловить все сложности, которые птица кодирует в своей мелодии.
Грудь малиновки кажется Ребекке красной, но не слону, чьи глаза ограничены оттенками синего и желтого. Шмель тоже не видит красного, но он чувствителен к ультрафиолетовым оттенкам, которые лежат за противоположным концом радуги. Подсолнух, на котором он сидит, имеет в своем центре ультрафиолетовое яблочко, которое привлекает внимание как птицы, так и пчелы.
Яблочко невидимо для Ребекки, которая думает, что цветок всего лишь желтый. Ее глаза самые зоркие в комнате; в отличие от слона или пчелы, она может заметить маленького паучка, сидящего на своей паутине. Но она перестает что-либо видеть, когда в комнате гаснет свет.
Погруженная в темноту, Ребекка медленно идет вперед, вытянув руки, надеясь нащупать препятствия на своем пути. Мышь делает то же самое, но с усами на мордочке, которыми она несколько раз в секунду поводит взад-вперед, чтобы распознать карту окрестности. Когда он проносится между ногами Ребекки, ее шажки слишком слабы, чтобы она могла их услышать, но они легко слышны сове, сидящей над головой. Диск из жестких перьев на лице совы направляет звуки к ее чувствительным ушам, одно из которых немного выше другого. Благодаря этой асимметрии сова может точно определить источник метания мыши как в вертикальной, так и в горизонтальной плоскостях. Он налетает как раз в тот момент, когда мышь случайно оказывается в пределах досягаемости поджидающей ее гремучей змеи. С помощью двух ямок на лице змея может ощущать инфракрасное излучение, исходящее от теплых предметов. Она эффективно видит тепло, исходящее от тела мыши. Тело мыши светится как маяк. Змея наносит удар... и сталкивается с пикирующей совой.
Вся эта суматоха остается незамеченной пауком, который едва слышит или видит участников. Его мир почти полностью определяется вибрациями, проходящими через его паутину — самодельную ловушку, которая действует как продолжение его чувств. Когда комар попадает в шелковистые нити, паук улавливает характерные вибрации борющейся добычи и приближается к ней, чтобы убить ее. Но когда он атакует свою добычу, он и не подозревает о высокочастотных звуковых волнах, которые отражаются от его тела и летят обратно к пославшему их существу — летучей мыши. Радар летучей мыши настолько чувствителен, что она не только находит паука в темноте, но и определяет его достаточно точно, чтобы вырвать из паутины. Когда летучая мышь питается, малиновка чувствует знакомое притяжение, которое большинство других животных не могут ощутить. Дни становятся холоднее, и пришло время мигрировать в более теплые южные края. Даже в закрытом тренажерном зале малиновка может чувствовать магнитное поле Земли, и, руководствуясь своим внутренним компасом, а компас указывает строго на юг, малиновка улетает через окно. В спортзале остается слона, летучая мышь, шмель, гремучая змею и слегка взъерошенная сова, чрезвычайно удачливая мышь и Ребекка. Эти семь существ разделяют одно и то же физическое пространство, но воспринимают его удивительно по-разному. То же самое можно сказать о миллиардах других видов животных на планете и бесчисленных особей внутри этих видов.[*1] Земля изобилует видами и текстурами, звуками и вибрациями, запахами и вкусами, электрическими и магнитными полями. Но каждое животное может подключиться только к небольшой часть этой реальности. Каждый заключен в свой собственный уникальный сенсорный пузырь, воспринимающий лишь крошечную частичку огромного мира.
Есть одно замечательное слово, описывающее этот сенсорный пузырь — Umwelt. Его придумал и
популяризировал немецкий зоолог Якоб фон Икскюль в 1909 году. Слово Umwelt происходит от немецкого слова, означающего “окружающая среда”, но Икскюлл использовал его не просто для обозначения среды. Словом умвельт он называет ту часть окружения, которое животное может ощутить и переживать - его мир восприятия. Подобно обитателям нашей воображаемой комнаты, множество существ могло бы стоять в одном и том же физическом пространстве и иметь совершенно другой умвельт. Клеш, который ищет кровь млекопитающих, находится на самом деле в поиске телесной теплоты, осязание волос и обоняние запаха бутириновой кислоты (или как ее иначе называют масляной кислоты), исходящего от кожи. Эти три вещи составляют его умвельт. Зеленые деревья, красные розы, голубое небо и белые облака — не являются частью мира клеща. Клещ неосознанно игнорирует их. Он просто не может их ощутить, он не знает об их существовании.
Икскюль сравнил тело животного с домом. “В каждом доме есть несколько окон, - писал он, - которые выходят в сад: световое окно, звуковое окно, обонятельное окно, вкусовое окно и еще множество осязательных окон. В зависимости от того, как устроены эти окна, сад меняется так, как он виден из дома. Сад ни в коей мере не является частью большого мира. Скорее, это единственный мир, который принадлежит дому, сад является умвельтом этого дома. Сад, который предстает нашему взору, в корне отличается от того, который предстает перед взором обитателей этого дома.”
В то период эта идея считалась радикальной — и в некоторых кругах она все еще остается таковой. В отличие от многих своих современников, Икскюль видел в животных не просто
машины, а разумных существ, чьи внутренние миры не только существовали, но и заслуживали созерцания. Икскюль не превозносил внутренний мир людей над миром других видов. Скорее, он рассматривал концепцию умвельт как объединяющую и выравнивающую силу. Дом человека может быть больше, чем у клеща, с большим количеством окон, выходящих в более широкий сад, но мы все равно находимся внутри одного дома и смотрим наружу. Наш умвельт по-прежнему ограничен, хотя нам так не кажется. Для нас наш мир кажется всеобъемлющим. Это все, что мы знаем, и поэтому нам легко принять его за все, что нужно знать. Это иллюзия, и она присуща каждому животному.
Мы не можем ощущать слабые электрические поля, которые могут ощущать акулы и утконосы.
Мы не посвящены в магнитные поля, которые обнаруживают малиновки и морские черепахи. Мы
не можем проследить невидимый след плавающей рыбы так, как это может сделать тюлень. Мы
не можем чувствовать воздушные потоки, создаваемые жужжащей мухой, так, как это делает блуждающий паук. Наши уши не могут слышать ультразвуковые крики грызунов и колибри или инфразвуковые крики слонов и китов. Наши глаза не могут видеть инфракрасное излучение, которое улавливают гремучие змеи, или ультрафиолетовый свет, который чувствуют птицы и пчелы.
Даже когда животные разделяют те же чувства, что и мы, их умвельт может быть очень разным. Есть животные, которые могут слышать звуки в том, что нам кажется совершенной тишиной, видеть цвета в том, что нам кажется полной темнотой, и ощущать вибрации в том, что нам кажется полным покоем. Есть животные с глазами на гениталиях, ушами на коленях, носами на
конечностях и языками по всей коже. Морские звезды видят кончиками своих рук, а морские ежи - всем своим телом. Звездоносный крот ощупывает все вокруг своим носом, в то время как ламантин использует губы. Мы тоже не профаны по своим ощущениям. Наш слух неплохой и, безусловно, лучше, чем у миллионов насекомых, у которых вообще нет ушей. Наши глаза необычайно остры и могут различать узоры на телах животных, которые сами животные видеть не могут. Каждый вид в чем-то ограничен, а в чем-то нет. По этой причине это не книга списков, в которой мы по-детски ранжируем животных в соответствии с остротой их чувств и ценим их только тогда, когда их способности превосходят наши собственные. Это книга не о превосходстве, а о разнообразии.
Это также книга о животных как таковых. Некоторые ученые изучают органы чувств других животных, чтобы лучше понять самих себя, используя исключительных существ, таких как скаты, летучие мыши и совы, в качестве “модельных организмов” для изучения того, как работают наши собственные сенсорные системы. Другие реконструируют чувства животных для создания новых технологий: глаза омара вдохновили создателей космических телескопов, уши мухи-паразита повлияли на слуховые аппараты, а военный гидролокатор был усовершенствован благодаря работе над гидролокатором дельфина. Это обе разумные мотивации. Меня не интересует ни то, ни другое. Животные - это не просто заменители людей или корм для мозговых штурмов. Они ценны сами по себе. Мы исследуем их чувства, чтобы лучше понять их жизнь. “Они существа более законченные и совершенные, чем мы с вами. Они сохранили многие из чувств, которые человек растерял, и живут, прислушиваясь к голосам, которые недоступны нашему слуху. Животные — не меньшие братья наши и не бедные родственники; они — иные народы, вместе с нами угодившие в сеть жизни, в сеть времени; такие же, как и мы, пленники земного великолепия и земных страданий», - писал американский натуралист Генри Бестон.
Мы будем пользоваться рядом терминов, которые будут служить нам ориентирами в нашем путешествии. Чтобы воспринимать окружающий мир, животные улавливают внешние раздражители, коими считаются свет, звук или химические вещества, — и преобразуют их в электрические сигналы, которые передаются по нейронам в мозг. Клетки, которые отвечают за обнаружение стимулов, называются рецепторами: фоторецепторы обнаруживают свет, хеморецепторы обнаруживают молекулы и механорецепторы обнаруживают давление или движение. Эти рецепторные клетки часто сосредоточены в органах чувств, таких как глаза, носы и уши. А органы чувств вместе с нейронами, которые передают свои сигналы, и частями
мозга, которые обрабатывают эти сигналы, в совокупности называются сенсорными системами.
Зрительная система, например, включает в себя глаза, фоторецепторы внутри
них, зрительный нерв и зрительную кору головного мозга. Вместе эти структуры дают большинству из нас чувство зрения.
Предыдущий абзац мог бы быть взят из учебника средней школы. Но найдите минутку, чтобы поразмыслить о чуде того, что он описывает. Свет - это просто электромагнитное излучение. Звук - это просто волны давления. Запахи - это всего лишь маленькие молекулы. Не очевидно, что мы должны быть в состоянии обнаружить что-либо из этих вещей, не говоря уже о том, чтобы преобразовать их в электрические сигналы или извлечь из этих сигналов зрелище восхода солнца, или звук голоса, или запах выпекаемого хлеба. Чувства преобразуют бегущий хаос мира в восприятия и переживания — вещи, на которые мы можем реагировать и действовать. Они позволяют биологии приручить физику. Они превращают стимулы в информацию. Они извлекают востребованность из случайности и сплетают смысл из разнородности. Они связывают животных с их окружением. И они соединяют животных друг с другом с помощью выражений, проявлений, жестов, призывов и токов.
Органы чувств ограничивают жизнь животного, ограничивая то, что оно может обнаружить и
сделать. Но они также определяют будущее вида и открывающиеся перед ним эволюционные возможности. Например, около 400 миллионов лет назад некоторые рыбы начали выходить из водной среды, приспосабливаясь к жизни на суше. На открытом воздухе эти первопроходцы — наши предки — могли видеть на гораздо большие расстояния, чем в воде. Нейробиолог Малкольм Макивер считает, что это изменение подстегнуло эволюцию продвинутых умственных способностей, таких как планирование и стратегическое мышление. Вместо того чтобы просто реагировать на то, что находилось прямо перед ними, они могли бы действовать c упреждением событий. Видя дальше, они могли думать загодя. По мере того как расширялся их умвельт, расширялся и их разум.
Но умвельт не может расширяться бесконечно. Чувства имеют свою цену. Животные должны поддерживать нейроны своих сенсорных систем в постоянной готовности, чтобы они могли срабатывать при необходимости. Это утомительная работа, все равно что натягивать лук и удерживать его на месте, чтобы в нужный момент можно было выпустить стрелу. Даже когда ваши веки закрыты, ваша зрительная система истощает ваши резервы. По этой причине ни одно животное не может все ощущать на высоком уровне.
Да и не хочет. Его захлестнул бы поток стимулов, большинство из которых были бы вовсе неуместны. Эволюционируя в соответствии с потребностями своего хозяина, органы чувств сортируют бесконечное множество сигналов, отфильтровывая то, что не имеет отношения к делу, и улавливая сигналы о еде, укрытии, угрозах, союзниках или самках. Они подобны проницательным личным помощникам, которые приходят в мозг только с самой важной информацией.[*2] Описывая клещ, Икскюль отмечал, что богатый мир вокруг него “сужен и преобразован в бедную структуру”, состоящую из трех стимулов. “Однако бедность этой среды необходима для определенности действий, а определенность – это важнее богатства.” Никому не дано ощущать все, да это и ни к чему. Вот почему что не может ощутить все, и ничему это не нужно. Вот почему умвельт существует хоть в какой-то степени. Именно поэтому акт созерцания Umwelt другого существа так глубоко человечно и так чрезвычайно глубоко. Наши чувства фильтруют то, что нам нужно. Чтобы узнать об остальном мире, нам надо выбирать.
Ощущения животных очаровывали людей на протяжении тысячелетий, но загадок все еще предостаточно. Многие животные, чьи умвельты больше всего отличаются от наших, живут в недоступных или непроходимых местах обитания — мутных реках, темных пещерах, открытых океанах, бездонных глубинах и подземных царствах. Их естественное поведение трудно наблюдать, не говоря уже о том, чтобы интерпретировать. Многие ученые ограничиваются изучением существ, которых можно содержать в неволе, со всеми вытекающими отсюда странностями. Даже в лабораториях с животными сложно работать. Эксперименты, которые могли бы показать, как они используют свои чувства, трудно спланировать, особенно когда эти чувства кардинально отличаются от наших.
Регулярно обнаруживаются удивительные новые детали — а иногда и совершенно новая сенсорика. У гигантских китов на кончике нижней челюсти есть датчик размером с волейбольный
мяч, который был обнаружен только в 2012 году и функция которого до сих пор неясна. Некоторым историям на этих страницах десятки или сотни лет; другие появились, когда я писал эту книгу. И есть еще так много такого, чего мы не можем объяснить. “Мой папа, физик-атомщик, однажды задал мне кучу вопросов”, - рассказывает мне Сонке Йонсен, биолог-сенсорик. “Через ряда моих ответов «я не знаю», он сказал: ”Вы, ребята, действительно ничего не знаете". Вдохновленный этим разговором, Йонсен опубликовал в 2017 году статью под названием “Мы на самом деле ничего не знаем, не так ли? Открытые вопросы в сенсорной биологии”.
Рассмотрим, казалось бы, простой вопрос: Сколько существует органов чувств? Около 2370 лет назад Аристотель писал, что как у людей, так и у животных их пять — зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. Этот подсчет сохраняется и сегодня. Но, по мнению философа Фионы Макферсон, есть причины сомневаться в этом. Для начала, Аристотель упустил несколько из них в людях: проприоцепция, осознание своего собственного тела, которое отличается от осязания; и эквилибриоцепция, чувство равновесия, которое связано как с осязанием, так и со зрением.
У других животных есть органы чувств, которые еще труднее классифицировать. У многих позвоночных есть вторая сенсорная система для обнаружения запахов, управляемая структурой, называемой вомероназальным органом; является ли это частью их основного обоняния или чем-то отдельным? Гремучие змеи могут улавливать тепло тела своей жертвы, но их тепловые датчики подключены к зрительному центру их мозга; является ли их тепловое восприятие просто частью зрения или чем-то отличным? Клюв утконоса снабжен датчиками, которые обнаруживают электрические поля, и датчиками, чувствительными к давлению; обрабатывает ли мозг утконоса эти потоки информации по-разному, или он обладает одним чувством электроосязания?
Эти примеры говорят нам, что “чувства не могут быть четко разделены на ограниченное число дискретных видов”, - писал Макферсон в "Чувствах". Вместо того чтобы пытаться запихнуть животные чувства в аристотелевские ведра, мы должны вместо этого изучайте их такими, какие они есть.[*3] Хотя я разделил эту книгу на главы, посвященные конкретным стимулам, таким как свет или звук, это я сделал в основном для удобства. Каждая глава - это врата в различные действия, которые животные осуществляют при воздействии каждого стимула. Мы не будем заниматься подсчетом чувств и бессмысленно говорить о “шестом чувстве”. Вместо этого мы спросим, как животные используют свои чувства, и попытаемся проникнуть в их
умвельт.
Это будет нелегко. В своем классическом эссе 1974 года “Что значит быть летучей мышью?”, американский философ Томас Нагель утверждал, что существо может владеть сознанием только тогда, когда оно обладает сознательным опытом, который по своей сути субъективен и трудно поддается описанию. Летучие мыши, например, воспринимают мир с помощью радара, и поскольку это чувство отсутствует у большинства людей, “нет никаких оснований предполагать, что он субъективно напоминает нечто, что мы способны вообразить или испытать.”, - писал Нагель. Вы могли бы представить себя с паутиной на руках или насекомыми во рту, но вы все равно создали бы мысленную карикатуру на себя в виде летучей мыши. «Я хочу знать, как чувствует себя изнутри сама летучая мышь!”, - писал Нагель. “ Но когда я пытаюсь это вообразить, я бываю ограничен ресурсами моего мозга, а эти ресурсы неадекватны для данной задачи».
Думая о других животных, мы руководствуемся нашими собственными чувствами и зрением в частности.Наш вид и наша культура настолько зависят от зрения, что даже слепые от рождения люди будут описывать мир, используя визуальные слова и метафоры.[*4] Вы соглашаетесь с людьми, если понимаете их точку зрения или разделяете ее. Вы не обращаете внимания на то, что находится в незнакомой вам области. Обнадеживающее будущее ярко и блистательно; антиутопии темны и призрачны. Даже когда ученые описывают чувства, которых у людей вообще нет, например, способность обнаруживать электрические поля, они говорят об изображениях и тенях. Язык для нас - это одновременно и благословение, и проклятие. Это дает нам инструменты для описания умвельта другого животного, даже если оно привносит в эти описания наш собственный сенсорный мир.
Исследователи поведения животных часто обсуждают опасности антропоморфизма — тенденции ненадлежащим образом приписывать человеческие эмоции или умственные способности другим животным. Но, возможно, самый распространенным и наименее признанным проявлением антропоморфизма является тенденция забывать о других умвельтах — описывать жизнь животных с точки зрения наших чувств, а не их. Это предубеждение имеет последствия. Мы вредим животным, наполняя мир раздражителями, которые подавляют или одурманивают их чувства, включая прибрежные огни, которые заманивают недавно вылупившихся черепах подальше от океанов, подводные шумы, которые заглушают крики китов, и стеклянные панели, которые кажутся водоемами для гидролокатора летучих мышей. Мы неверно истолковываем потребности братьев наших меньших, мешая собакам, ориентированным на запах, обнюхивать весь окружающий ее мир, и навязывая им наш визуальный мир. И мы недооцениваем то, на что способны животные, в ущерб себе, упуская шанс понять, насколько обширна и удивительна природа на самом деле — радости, которые, как писал Уильям Блейк, находятся в тюрьме пяти чувств”.
На протяжении всей этой книги мы будем сталкиваться со способностями животных, которые другие долгое время считали невозможными или абсурдными. Зоолог Дональд Гриффин, который был одним из авторов открытия радара летучих мышей, однажды написал, что биологи были чрезмерно увлечены тем, что он назвал “фильтрами простоты”. То есть им было в неохоту даже подумать о том, что органы чувств, которые они изучали, могли быть более сложными и утонченными, чем можно было предположить по любым собранным ими данным. А это противоречит принципу бритвы Оккама, который гласит, что самое простое объяснение обычно является лучшим. Но этот принцип верен только в том случае, если у вас под рукой есть вся необходимая информация. И точка зрения Гриффина заключалась в том, что вы могли бы и не делать этого. Объяснения ученого о других животных продиктованы данными, которые он собирает, на которые влияют вопросы, которые он задает, которыми управляет его воображение, которое ограничено его чувствами. Границы человеческого умвельта часто делают умвельты других непрозрачными для нас.
Слова Гриффина не являются карт-бланшем на выдвижение запутанных или паранормальных объяснений поведения животных. Я рассматриваю их и эссе Нагеля как призыв к смирению. Они напоминают нам, что другие животные утончены, и что, несмотря на весь наш хваленый интеллект, нам очень трудно понимать других существ или сопротивляться тенденции воспринимать их чувства через наши собственные. Мы можем изучить физику окружающей среды животного, посмотреть на что они реагируют или что игнорируют, отследить сеть нейронов, которая соединяет их органы чувств с мозгом. Но наивысшие достижения в понимании — понимание того, каково это — быть летучей мышью, или слоном, или пауком, - всегда требуют того, что психолог Александра Горовиц называет “осознанным скачком воображения”.
Многие сенсорные биологи имеют опыт работы в области искусства, что может позволить им заглянуть за пределы перцептивных миров, которые автоматически создает наш мозг. Сонке Йонсен, например, изучала живопись, скульптуру и современные танцы задолго до того, как начала изучать зрение животных. По ее словам, чтобы представить окружающий нас мир, художникам уже приходится выходить за рамки своего умвельта и “заглядывать под капот”. Эта способность помогает ему “думать о животных, имеющих разные миры восприятия”. Он также отмечает, что многие сенсорные биологи расходятся в восприятии. Сара Жилински изучает зрение каракатиц и других головоногих моллюсков; у нее прозопагнозия, и она не может узнать даже знакомые лица, включая лицо своей матери. Кентаро Арикава изучает цветовое зрение у бабочек; у него красно-зеленый дальтонизм. Сюзанна Амадор Кейн изучает визуальные и вибрационные сигналы павлинов; у нее небольшие различия в цветовом зрении в каждом глазу, так что один придает ей слегка красноватый оттенок. Йонсен подозревает, что эти различия, которые некоторые могли бы назвать “расстройствами”, на самом деле предрасполагают людей выходить за пределы своего умвельта и принимать других существ. Возможно, люди, которые воспринимают мир способами, которые считаются нетипичными, интуитивно чувствуют
границы типичности.
Мы все можем это сделать. Я начал эту книгу с того, что попросил вас вызвать в воображении комнату полную гипотетических животных, и я прошу вас проявить аналогичное воображение в течение следующих 13 глав. Задача будет трудной, как и предсказывал Нагель. Но в стремлении есть ценность и слава. В этом путешествии по природному умвельту наша интуиция будет нашей самой большой ответственностью, а наше воображение - нашим самым большим преимуществом.
Июньским утром 1998 года Майк Райан отправился в тропический лес Панамы на поиски животных вместе со своим бывшим учеником Рексом Кокрофтом. Обычно Райан искал лягушек. Но Кокрофт проникся симпатией к сосущим сок насекомым под названием горбатки, и у него было кое-что классное, чтобы показать своему другу. Направляясь со своей исследовательской станции, дуэт съехал с дороги и пошел вдоль реки. Как только Кокрофт заметил нужный сорт кустарника, он перевернул несколько листьев и быстро нашел семейство крошечных горбаток вида Calloconophora pinguis. Кокрофт нашел мать в окружении деток. Их черные спинки были увенчаны направленными вперед куполами, похожими на волосы Элвиса.
Горбатки общаются, посылая вибрации через растения, на которых они стоят. Эти вибрации не слышны, но могут быть легко преобразованы в звуки. Кокрофт прикрепил к растению простой микрофон, вручил Райану наушники и велел ему слушать. Затем он перевернул лист. Детеныши горбаток сразу же убежали, производя при этом вибрации за счет сокращения мышц своего живота. “Я подумал, что это, вероятно, будет какой-то шум от беготни”, - вспоминает Райан. “И
то, что я услышал вместо этого, было похоже на мычание коров”. Звук был глубоким, гулким,
и не похоже ни на что, чего можно было бы ожидать от насекомого. Когда малыши успокоились и вернулись к своей матери, их какофония вибрационных мычаний превратилась в синхронный хор.
Все еще наблюдая за ними, Райан снял наушники. Повсюду вокруг себя он слышал пение птиц, рев обезьян-ревунов и стрекотание насекомых. Горбатки на деревьях вели себя тихо. Райан снова надел наушники, “и я перенесся в совершенно другой мир”, - говорит он мне. И снова звуки джунглей исчезли из его умвельта, возвратилось мычание горбаток. “Это был самый крутой опыт”, - говорит он. “Это было сенсорное путешествие. Я был посередине, но переходил между этими двумя действительно классными средами. Это была такая яркая демонстрация идеи Икскюлля”. Концепция Umwelt может показаться стеснительной, потому что она подразумевает, что каждое существо заперто в доме своих чувств. Но для меня идея кажется удивительно экспансивной. Это говорит нам, что все не так, как кажется, и что все, что мы испытываем, - это всего лишь отфильтрованная версия всего, что мы могли бы испытать. Это напоминает нам, что есть свет во тьме, шум в тишине, богатство в небытии. Это намекает на проблески незнакомого в знакомом, экстраординарного в повседневном, великолепия в обыденном. Это показывает нам, что прикрепление микрофона к растению может быть бесстрашным актом исследования. Переходить между умвельтами или, по крайней мере, попытаться это сделать - все равно что ступить на чужую планету. Икскюл даже назвал свою работу “путешествием”.
Когда мы обращаем внимание на других животных, наш собственный мир расширяется и углубляется. Прислушайтесь к трескотне деревьев, и вы поймете, что растения гудят с тихими вибрационными песнями. Понаблюдайте за собакой на прогулке, и вы увидите, что города испещрены клубками ароматов, которые несут в себе биографии и истории их жителей. Понаблюдайте за плавающим тюленем, и вы поймете, что вода полна следов. “Когда вы смотрите на поведение животного через призму этого животного, внезапно становится доступной вся эта важная информация, которую вы иначе упустили бы”, - говорит мне Колин Райхмут, биолог-сенсорик, работающий с тюленями и морскими львами. “Это как волшебное увеличительное стекло - обладать такими знаниями”.
Малкольм Макивер утверждает, что, когда животные переселились на сушу, более широкий диапазон их видения подстегнул эволюцию планирования и продвинутого познания: их умвельт расширился, а вместе с ним расширился их разум. Точно так же акт погружения в другие умвельты позволяет нам видеть дальше и думать глубже. Мне вспоминается слова Гамлета к Горацио о том, что «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Эту цитату часто воспринимают как призыв принять сверхъестественное. Я рассматриваю это скорее как призыв лучше понять естественное. Чувства, которые кажутся нам паранормальными мы кажемся такими только потому, что мы так ограничены и так болезненно не осознаем своих ограничений. Философы издавна жалели золотую рыбку в ее чаше, не подозревая о том, что находится за ее пределами, но наши чувства тоже создают вокруг нас чашу, в которую мы обычно не в состоянии проникнуть. Но мы можем попытаться. Авторы научной фантастики любят придумывать параллельные вселенные и альтернативные реальности, где все похоже на эту, но немного по-другому. Они существуют! Мы посетим их по одному, начиная с самых древних и универсальных чувств — химических, таких как запах и вкус. Оттуда, по неожиданному маршруту, мы посетим царство видения, чувство, которое доминирует в умвельте большинства людей, но которое все еще таит в себе множество сюрпризов. Мы остановимся, чтобы насладиться восхитительным миром красок, прежде чем отправиться на более суровые территории боли и жары. Мы плавно пройдемся по различным механическим органам чувств, которые реагируют на давление
и движение, — осязание, вибрации, слух и самое впечатляющее использование слуха - эхолокации. Затем, как опытные сенсорные путешественники, чье воображение полностью развито, мы сделаем самое трудное - еще один скачок воображения благодаря странным органам чувств, которые животные используют для обнаружения электрических и магнитных полей, недоступных нам. Наконец, в конце путешествия мы увидим, как животные объединяют информацию, получаемую от своих органов чувств, как люди загрязняют и искажают эту информацию, и в чем теперь заключается наша ответственность перед природой.
Как однажды сказал писатель Марсель Пруст, “ Истинное путешествие в неведомое заключается не в поиске новых пейзажей, а в обретении нового взгляда на мир». Давайте начнем наше путешествие.
Примечания:
*1 Чтобы понять, насколько разнообразными могут быть чувства у одного вида, просто посмотрите на людей. Для некоторых людей красный и зеленый цвета выглядят одинаково. Для других – тело пахнет ванилью. Для третьих – кориандр (кинза) имеет вкус мыла.
*2 В 1987 году немецкий ученый Рюдигер Венер назвал их “согласованными фильтрами” — сенсорная система животного настроена на самые потребные сенсорные стимулы..
* 3 Если бы вы были максимально редуктивны, вы могли бы разумно утверждать, что на самом деле существует только две группы органов чувств — химический и механический. Химические чувства включают обоняние, вкус и зрение. Механические чувства включают осязание, слух и электрические чувства. Магнетическое чувство может принадлежать к любой группе. Эта классификация, вероятно, не имеет абсолютно никакого смысла прямо сейчас, но должна проясниться по мере продолжения чтения книги. Я не особенно привязан к этому, но это один из возможных способов размышления о чувствах — и тот, который может понравиться тем, кто находится в тупике среди вас.
*4 Мне сложно избегать визуальных метафор при описании чувств других существ. Я пытался сделать это или, по крайней мере, быть рассудительным и ясным всякий раз, когда мне приходится прибегать к визуальным терминам.