КРИСТОФЕР БЕЛШОУ
10 ЗАНИМАТЕЛЬНЫХ ВОПРОСОВ О ЖИЗНИ И СМЕРТИ
«Рождение наше не что иное, как начало смерти»» Эдвард Янг
ГЛАВА 1
Где найти ответ?
Прямо перед смертью она спросила: «Каков же ответ?» Ответа не последовало. Она засмеялась и спросила: «Так в чем тогда вопрос?» и умерла. (Последние перед смертью слова Гертруды Штайн).
Где-то в отдаленной глуши, среди бескрайних просторов, скрывающихся за горизонтом, затаилась парочка неприметных мужчин, напоминающих скитальцев. Их взгляды были устремлены вдаль, ожидая каких-то неопределенных событий, которые, казалось, могли произойти в любой момент. Однако эти ожидания приносили им только тяжелые мысли и ничего более. Один из них даже думал о смерти собственноручной, отчаявшись найти смысл жизни. Но в конце концов, он вдруг понял, что не собирается так легко сдаваться. Другой же, более мудрый и сознательный, видел в жизни только страдания и бесконечное мучительное существование между рождением и смертью. Тем не менее, они продолжали ждать, будто ожидая кого-то особенного, кто способен был бы изменить их жизнь навсегда. Если только этот загадочный человек появится, то, вероятно, он сможет навести порядок в их хаотичных размышлениях и наконец-то поведать им о смысле жизни.
И в самом деле, появляется незнакомый мужчина в сопровождении мальчика. Внимательно оглядевшись, они пробыли на месте некоторое время, а затем спешно удалились. Однако вскоре они вернулись и снова ушли, и уже становилось ясно, что это не те люди, кого ожидали наши герои. Ничто не изменилось, и развитие событий казалось затянутым и безрезультатным.
Персонажи знаменитой пьесы "В ожидании Годо" Семюэля Беккета раскрывают те проблемы, которые стоят перед нами знаковыми и значимыми. Что такое жизнь и как ее осмыслить? Как идти дальше, когда все кажется безнадежным? Есть ли еще надежда, или уже пора смириться? И может ли религия и вера в Бога помочь нам в этих вечных поисках? Возможно ли, что все закончится плохо, и что наша жизнь не имеет смысла? Эти вопросы неизменно волнуют многих из нас, и несмотря на то, что иногда кажется, будто мы жестоки к себе, мы все же задаем себе эти вопросы. В этих же вопросах ищут ответы наши герои, так же, как и мы с вами в этой книге.
Действительно, несмотря на простоту, вопросы, которые задают себе персонажи Беккета и многие из нас, не имеют простых ответов. И даже герои пьесы, которые в течение всего спектакля обсуждают их, не могут найти истинного понимания.
Кроме того, в отличие от других более конкретных проблем, ответы на которые можно найти в научных и философских трудах, вопросы о смысле жизни и смерти остаются загадками. Они не имеют однозначных решений, поскольку зависят от индивидуальных жизненных обстоятельств, убеждений, опыта и культурных особенностей. Более того, ответы на эти вопросы, как правило, не даются нам прямым образом, а скорее проявляются через наши поступки, мысли и отношения к миру вокруг нас. Все это делает эти вопросы особенно сложными и вызывает у нас не только тревогу, но и жажду искать ответы на них.
Философия - это область знания, которая занимается фундаментальными вопросами о мире и о человеке. Она изучает основы бытия и пытается разобраться в том, как мы понимаем самих себя, наш мир и место в нем. Философия не предоставляет нам готовых решений или ответов на наши вопросы, но помогает сформулировать эти вопросы более точно и осознать, что за ними скрывается. Кроме того, философия помогает нам рассмотреть различные точки зрения и подходы к решению философских проблем, и тем самым, расширить наши знания и понимание мира.
В этой книге автор также стремится к философскому подходу, представляя нам различные точки зрения на вопросы о жизни и смерти человека. Это помогает нам лучше понять суть этих проблем и увидеть их со всех сторон. Хотя книга не даёт прямых ответов на эти вопросы, она может помочь нам сформулировать свои мысли и рассмотреть различные варианты ответов. В итоге, мы можем получить новые инсайты и осознать, что ответы на эти вопросы лежат внутри нас, и их нужно найти через наш опыт и жизненный путь.
Философия
Начнем с того, что не присуще философии. Философии не присуща наука, она не занимается решением практических вопросов, которые требуют множества ресурсов и команды исследователей. Философия тем отличается от других классических дисциплин, этнических исследований, юриспруденции и многих других предметов, что не задает подобных вопросов, поскольку она не зависит от фактов и не подчиняется им. Как и наука, философия требует большого количества знаний о мире, активной работы в библиотеках и архивах, проведения экспериментов и наблюдений, а также анализа данных. Вопросы о жизни и смерти являются важными темами как для философии, так и для науки, и обе эти сферы занимаются их изучением. Разумеется, если оглянуться, то можно увидеть много научных и квазинаучных вопросов о жизни и смерти. Не только философия занимается этими вопросами. Допустим, можно задаться вопросом, как развивается живой организм? Сколько людей погибло во время чумы 1665 года? Как буддисты оценивают сакральность жизни? Верят ли американцы в рай? Все эти фактлогические вопросы отличаются по характеру от тех, которые заданы в этой книге.
Философия - это широкая и многогранная дисциплина, которую невозможно однозначно определить или классифицировать. Она не поддается упрощению и не может быть сведена к универсальным правилам или стандартам. В настоящее время философия получает больше признания, чем раньше, но у многих по-прежнему сохраняется представление о ней как о сложной и абстрактной дисциплине, которая задает вопросы, не имеющие непосредственного отношения к нашей повседневной жизни, например, о природе истины, существовании снов и математике. Большинство философских исследований сосредоточено на вопросах метафизики и фундаментальной природы реальности, а также на эпистемологии - изучении того, что мы можем знать о вещах, будь то они по характеру фундаментальные или нефундаментальные. Если вы заглянете на полки университетского книжного магазина или в содержание академических журналов, то найдете множество специфических и трудных для понимания идей, связанных с этими вопросами. Однако существует много философских исследований, которые имеют более прямое отношение к нашей жизни и решают повседневные проблемы, с которыми мы сталкиваемся. В настоящее время все больше книг и журналов посвящено вопросам о том, правильно ли аборты, войны и смертная казнь, нужно ли помогать жертвам голода и засухи, важна ли окружающая среда и искусство помимо их полезности для нас, есть ли права у фауны. Примером таких обсуждений может служить программа "Моральный лабиринт", которая рассказывает о различных дилеммах и задает слушателям множество вопросов на эту тему. Есть колонки в газетах, подзаголовки в романах и фильмах, темы для целого ряда школьных сочинений, посвященных этим вопросам. И эти вопросы обсуждаются повсюду. Философия имеет свои теоретические и практические аспекты, свою историю и настоящее, а также своих ученых и практиков. Это позволяет ей охватывать более широкий спектр тем и вопросов. Как и в науке, литературе и искусстве, в философии существует множество различных направлений и подходов.
Философия не имеет узкой и унифицированной природы. Несмотря на то, что философия не является наукой, люди имеют разные взгляды на то, как лучше ее понимать. В книжных магазинах и в Интернете можно найти материалы, связанные с мистицизмом, восточными религиями, кристаллами и вопросами образа жизни, помимо работ Платона, Канта и Витгенштейна. Некоторые считают, что философия включает в себя трансы, мантры, наркотики и другие способы достижения высшего состояния, где все едино, в то время как другие считают, что философия зациклена на разуме, логике и анализе. Однако, оба подхода имеют что-то общее, что сводит их к золотой середине, а именно идею о том, что философия может помочь в понимании сложных тем. Хотя могут возникнуть разногласия в отношении того, как достичь этого понимания, но все же понимание, мудрость и ясность - это то, на чем традиционно основывается философия.
Об этой книге
Хотя философия представляет собой широкую и разнообразную область знаний, в данной книге ее масштаб не раскрывается полностью. И если существуют различные подходы к пониманию философии, то в этой книге акцент сделан только на вопросах, связанных с жизнью и смертью, и на методе рассуждения, основанном на разуме и доводе. Тем не менее, автор обещает рассмотреть более глубоко роль разума и довода в философии.
Во-первых, книга не охватывает всю широту философских тем. Я уже рассказал о некоторых из наиболее известных философских вопросов, таких как аборты, наказания, права и т.д. Но помимо них существуют более глубокие вопросы о том, что для нас имеет значение и что является ценным. Именно на основе наших убеждений по этим вопросам строятся наши моральные суждения. Однако, при открытом обсуждении вопросов морали, мы часто принимаем эти основополагающие убеждения как само собой разумеющиеся. В качестве примера можно привести лишь два из множества возможных.
Хотя мы можем дискутировать длительное время о справедливости смертной казни, большинство людей все же согласны с тем, что жизнь - хорошо, а смерть - плохо. Это общее убеждение в значительной степени объясняет, почему отнятие жизни кого-то кажется таким серьезным нарушением. Также мы задаемся вопросом, как Бог, если он существует, может допустить такую систему, в которой одни люди страдают от вечного проклятия, а другие наслаждаются раем. Многие люди считают, что, независимо от того, есть Бог или нет, его существование было бы хорошей вещью, и вера в него может помочь нам найти смысл жизни.
Таким образом, важные вопросы о морали, связанные с тем, как мы должны вести себя друг с другом и как Бог должен обращаться с нами, основаны на наших убеждениях о ценности жизни и рая. Рассматривая эти основные ценности, можно изменить тон дебатов о морали и перейти к более глубокому изучению этих основных ценностей. В этой книге много вопросов, связанных с этими важными темами о ценностях. Вместо того, чтобы повторять общие вопросы о морали, я буду искать то, что скрыто за ними, так как эти основные вопросы еще более важны.
Моя цель заключается в том, чтобы сфокусироваться на нескольких вопросах, которые волнуют всех нас и оказывают влияние на почти все наши действия, независимо от того, осознаем мы это или нет. Эти вопросы возникают из различных областей, таких как религия, медицина, народонаселение, загадки личности, но все они относятся к двум тесно связанным темам: как жить хорошо вообще и как достичь хорошей жизни для себя лично. Хотя эти темы очень близки, они все же отличаются друг от друга. Я хочу понять, что делает жизнь ценной и смысловой, и я хочу узнать, как я могу обеспечить себе достойную жизнь, которую я хотел бы жить.
Во-вторых, подход. Я не хочу, чтобы вы ошибочно считали, что подход к философии должен быть лишь чисто логическим. Я не призываю к тому, чтобы воспринимать философа как безэмоциональную машину, похожую на Мистера Спока из "Звездного пути". Хотя мы придаем большое значение разуму, мы не отрицаем важность остальных аспектов. Мы стараемся рассмотреть все вопросы, но не можем решить все задачи до конца. Если вопрос не является слишком техническим, то и ответ на него не должен быть излишне точным. Вопросы жизни, смерти и смысла слишком сложны, чтобы все их аспекты можно было выяснить до мельчайших деталей. Здесь возникает проблема. Чтобы найти ответ на подобные вопросы, необходимы факты из нашей жизни, наши взгляды и убеждения. Это еще один аргумент в пользу того, что философ, который отрешен от реальности, не способен находить правильные решения. Для ответа на вопросы, которые возникают в реальной жизни, нужно понимать человеческую природу и знать, что делает нас людьми. Один из способов получить это понимание - задуматься о своей жизни и жизнях людей, которых вы знаете, а также изучать историю, биографии, литературу и кино. Для этого не обязательно копаться в деталях и собирать множество фактов - часто достаточно общего понимания и базовых знаний. Если философу нужна дополнительная информация, он может обратиться к другим авторитетным источникам, вместо того чтобы проводить новые исследования в этих областях. Знания могут быть получены от других авторитетных источников, в том числе от философов, которые могут предоставить нужную информацию, вместо того чтобы самостоятельно исследовать эти вопросы. Таким образом, можно изучить человеческую природу, не занимаясь научным исследованием, а пользуясь уже существующими знаниями. Могу рассказать о книге еще несколько вещей: я задаю вопросы и занимаюсь немного философией, а затем предлагаю несколько возможных ответов. Некоторые люди могут относиться к этому с подозрением, утверждая, что на фактические вопросы всегда можно найти ответы, а другие считают это догматичным и проповедническим. Однако, я не думаю, что эти подозрения оправданы.
Случай из жизни
Он проводит большую часть своего времени на рыночной площади в Афинах, пытаясь начать беседу с людьми, включая важных особ, таких как генералы, политики, аристократы, философы и молодые люди, которые считают себя будущими лидерами. Он не просто беседует, а задает им вопросы, чтобы помочь им разобраться, как правильно жить, кто они есть, почему они сложные и где можно найти ответы на эти вопросы. Чтобы достичь своих целей, он использует следующую тактику: он притворяется невежественным, льстит собеседникам, заставляет их выставлять себя глупцами. Они за это его ненавидят – и это в конце концов стоит ему жизни. Но за чем он себя утруждает этими разговорами? Почему он задает эти вопросы? Сократ противопоставляет две точки зрения, которые он намерен доказать неверными. Первая точка зрения заключается в том, что люди владеют особыми полномочиями в вопросах морали и ценностей только на основе своего социального статуса. Например, кто-то может считать, что генерал может успешно командовать армией в полевых условиях, а адвокат может успешно защищать своего клиента в суде по делу о растратах. Однако Сократ считает, что это мнение не имеет особого веса в более широком контексте вопросов о морали и ценностях. Существует еще одна точка зрения, которая противоречит первой, и она заключается в том, что в таких вопросах не существует экспертов или авторитетов, и что мнение каждого человека одинаково ценно. В результате возникают реальные трудности в преодолении этих позиций, такие как отказ от традиционной власти с одной стороны и принципа "бесплатно для всех" с другой, а также популизм. Однако Сократ справляется с этими трудностями и стремится показать недостатки обеих точек зрения. Он приходит к выводу, что в таких спорах лучший и справедливейший способ разрешения - это вынести вопрос на голосование. Он утверждает, что так же как есть специалисты в разных областях, например, в гончарном деле, верховой езде или игра на флейте, существует также потребность в экспертах в обеспечении хорошей жизни. Как и с выбором качественно изготовленных горшков, важно получить совет от проверенных экспертов о том, как лучше жить, чтобы избежать пустых разговоров и ошибок. Он продолжает настаивать на том, что вопрос о хорошей жизни требует такой же профессиональной подготовки и экспертизы, как и другие области.
Сократ объясняет, что проблема с генералами, юристами и политиками, которые оказались на чужом месте, заключается в том, что они не могут понимать и оценивать ситуацию так, как те, кто занимается этим делом профессионально. Но это не означает, что нам не нужно брать у них пример и учиться у них. Важно понимать, что Сократ живет в демократическом обществе, где каждый имеет право высказать свое мнение и задать вопрос авторитету, требуя объяснений. И в настоящее время мы живем в обществе, где не хотим слепо подчиняться кому-либо и готовы вызвать на дискуссию любого эксперта. Сократ отлично справляется с подобного рода задачами, он вышибает из седла самозваных экспертов и доказывает толпе изумленных зрителей, что их так называемая экспертиза - не более чем притворство. Тем не менее, в более открытом обществе всегда существует проблема, которая поощряет предположительно здоровые дебаты – может возникнуть соблазн, сбив людей с их седел, просто уйти, оставив после себя хаос. И многие из его современников думали о Сократе просто как о разрушительной силе, подрывающей еще не устоявшуюся структуру их общества, не думающей о завтрашнем дне. Они неправильно понимали его. Сократ заботился об Афинах, их гражданах, их хрупком и недоустроенном государстве. Он хотел помочь навести порядок, убедить людей хорошенько подумать над стоящими перед ними насущными проблемами, и найти настоящих экспертов в навыках и умении жить хорошо. Ему нелегко. Ведь он не дает прямого ответа на вопрос, куда идти, и не называет себя источником мудрости. Но что он действительно делает, так это настаивает на проверке для получения экспертных знаний. И это разумно. Если чьи-то утверждения не соответствуют здравому смыслу, если они не согласуются друг с другом и с другими вещами, которые, по их словам, они знают, если они расходятся с вещами, в которых нет никаких разумных сомнений, тогда эти утверждения вряд ли могут быть приняты. Существует утверждение о том, что слепой авторитет не имеет места. Однако, авторитет может возникнуть из разумного, осмысленного и критически мыслящего подхода. Для этого следует обращаться к экспертам, выслушивать их мнения и затем принимать решение на основе их аргументов и наших собственных условий. В результате, мы либо признаем их мнение, либо откажемся от него, но только после тщательного обдумывания.
Эксперты и экспертиза
Сейчас мало что изменилось, и мы по-прежнему не уверены в ответах на эти вопросы. Мы можем только отметить различные ответы на эти вопросы, принимая во внимание, что мнение каждого человека имеет одинаковую ценность. Возможно, ответы на сложные вопросы существуют, однако, для их понимания необходимо обладать специальными познаниями и опытом, а также принимать во внимание повседневные убеждения и возражения, которые могут оказаться не менее важными. В этом контексте, можно выделить научные эксперты, которые обладают достаточным авторитетом.
В настоящее время, возникает концепция средней позиции между двумя крайностями, которая предполагает достижение реального прогресса и определение лучших и худших точек зрения. Каждый из нас может внести свой вклад в этот прогресс, помогая различать эти точки зрения. Один вопрос, на который стоит обратить внимание - это разрешение эвтаназии. Просто игнорировать этот вопрос и считать, что все мнения имеют одинаковую ценность, не является правильным подходом. Важно провести обоснованный диалог, оценить все аргументы за и против, учитывая все факторы, чтобы прийти к обоснованному мнению. Мнения врачей и юристов важны, но каждый имеет право на свое мнение и может внести свой вклад в развитие дискуссии.
Альтернативно, рассмотрим другой вопрос: следует ли разрешать создание собственных школ для мусульман, католиков или евреев? Этот вопрос также вызывает значительные этические проблемы, и хотя мнения историков, экспертов в области образования и духовенства важны, ответ не зависит только от них. Все нас интересует этот вопрос и мы должны быть заботиться об этом. Итак, существует ли философский опыт? Да, но он имеет своеобразный характер. В отличие от истории, медицины или географии, в философии у нас не так много фактов, которые можно просто взять на веру и поверить экспертам. В этой области существует нестандартное понимание экспертных знаний, которые основаны на критических размышлениях, обоснованных доводами и аргументами, и которые могут быть подвергнуты оценке извне.
Эксперт по шахматам обладает другим типом экспертизы, которая может быть оценена путем наблюдения за его игрой и результатами матчей, в которых он участвует. В отличие от экспертизы в области истории или медицины, экспертиза шахматиста не является кумулятивной или сложной для восприятия и не требует такого же уровня доверия к эксперту. Она более осязаема и демонстрируется на деле. В отличие от многих других областей знания, здесь нам не нужно принимать на веру какие-то сложные факты или теории. В области таланта и мастерства, мы можем оценить профессионалов на основе наблюдения за их действиями. Однако это не означает, что для достижения таланта и мастерства необходимы знания. Например, чтобы стать выдающимся теннисистом, нужно знать правила игры, технику ударов, тактику игры и многое другое. То же самое относится к другим областям, где мастерство и талант играют важную роль. Знания и мастерство не являются взаимоисключающими, а, наоборот, тесно связаны между собой. Вы правы, что философия не базируется на том же обширном фонде знаний, что и наука, но она все же опирается на некоторые факты и данные. Например, философ может использовать знания о культуре, истории, языке и других областях, чтобы понимать и анализировать философские проблемы и аргументы. Кроме того, важно понимать, что философия не стремится к накоплению большого количества знаний, а скорее к пониманию основных принципов и идей.
Однако вы правы, что оценка философских аргументов может быть сложной задачей, и это может быть связано с недостаточной экспертизой или необходимостью понимания контекста и культурных различий. Но это не отменяет важности философии в нашей жизни и в обществе. Философия может помочь нам лучше понять наши ценности, моральные принципы и этические вопросы, а также помочь нам развивать критическое мышление и аналитические навыки.
Кому нужна философия?
Действительно, существует множество других областей знания, которые могут дать ответы на вопросы о том, как жить хорошо. Религия может предложить нам моральные указания, а истории о великих жизнях могут вдохновить нас на подражание. Школы могут обучать навыкам, необходимым для успешной жизни, а романы и пьесы могут помочь нам узнать о человеческой природе и чувствах.
Однако философия может предложить нам более системный и аналитический подход к вопросам о том, как жить хорошо. Она может помочь нам понять основы наших моральных убеждений и рассмотреть их критически. Философия также может помочь нам понять наши ценности и приоритеты и определить, как мы можем жить наиболее значимо и счастливо.
Таким образом, философия может быть одним из способов исследования вопросов о том, как жить хорошо, хотя она не является единственным и не обладает монополией на ответы.
Действительно, существует множество различных областей знания, которые могут помочь нам понять, как жить хорошо. Религия может предложить моральные указания, а истории о великих людях могут стать источником вдохновения для нас. Школы могут обучать навыкам, необходимым для успешной жизни, а литература может помочь нам понять человеческую природу и чувства.
Однако философия предлагает более системный и аналитический подход к вопросам о том, как жить хорошо. Она может помочь нам понять основы наших моральных убеждений и рассмотреть их критически. Философия также может помочь нам понять наши ценности и приоритеты и определить, как мы можем жить наиболее значимо и счастливо.
Таким образом, философия является одним из способов исследования вопросов о том, как жить хорошо, хотя она не единственный источник ответов и не обладает монополией на истину.
Тем не менее, во всех этих случаях, вместо того чтобы считать это излишним, возможно, лучше предположить, что какая-то протофилософская деятельность уже имеет место. И, конечно, это правильно. Ибо, конечно, не существует философии, с одной стороны, и остальной культуры - с другой. Вместо этого существует неразрывность и различия в акцентах, с определяемыми философскими подходами и проблемами, постепенно возникающими в результате ряда более
знакомых дискуссий. Все это имеет отношение к часто высказываемому утверждению, что все мы
философы. Это правда? С одной стороны, я предположил, что, возможно, мы все могли бы заняться каким-нибудь философским вопросом, в то время как с другой стороны, я допустил, что некоторые из нас могут быть в этом лучше других. Итак, все ли мы философы, или есть только несколько счастливых?
Что ж, почти каждый в тот или иной момент задает себе определенные философские вопросы – можно ли оправдать терроризм? Есть ли Бог? Может быть, все это сон? Мы задаем эти вопросы в детстве, когда пьяны и сентиментальны, в ответ на события, о которых сообщают в новостях.
Конечно, некоторые из нас задают такие вопросы чаще, чем другие, но вряд ли найдется тот, кто вообще не проявляет интереса. Каждый неизбежно пытается дать ответы на эти вопросы. Опять же, либо из-за какой-то врожденной способности, либо из-за своей подготовки, либо из-за того и другого вместе, некоторые тратят на это больше времени и справляются с этим лучше других. Несмотря на это, различия между, во-первых, хорошими и плохими философами и, во-вторых, философами и нефилософами, в конечном счете, зависят от уровня, а не от вида. То же самое с футболом или музыкой. Гордон может пинать мяч, бегать вверх-вниз по левому флангу, и если он играет с друзьями по работе, он может даже забить мяч, но он не Роналдиньо. Футболист ли он? Он говорит, что да, и показывает вам финты. Кэрри играет на фортепиано и бас-гитаре. Не скатаь, что очень хорошо, но у нее хороший слух, развитое чувство ритма, и она знает, когда певец сбивается с ритма. Музыкант ли она? Она отрицает это, указывая на свои ограниченные способности и тот факт, что она не оканчивала консерваторий или музучилищ. И все же в обоих случаях суетиться из-за этих ярлыков, безусловно, пустая трата времени. Мы вполне могли бы знать, насколько он хороший игрок, насколько она полезна в ансамбле, не решая этот вопрос в контексте «а по сеньке ли шапка». Точно так же мы могли бы сказать, что в каком-то смысле каждый человек - философ. Но способности у людей бывают разными. И если кто-то хочет ограничить этот круг мастерами своего дела или профессионалами, не возымеет столь-нибудь значимого действия.
Ответы
Так где же эти ответы? Какие-то ответы вы найдете в этой книге. В каждой главе, включая и эту, вопрос задаем в названии главы, ответ получаем в ее содержании. Ответы не всегда являются полными и не вопрос, удовлетворят они вас или нет. Они полны и удовлетворительны в силу моих способностей сделать их такими в рамках этой книги.
Итак, что я попытался сделать, так это изложить все ясно, представив как то, что, я думаю, является правильным взглядом на разные темы – настаивать, например, на том, что смерть зачастую отвратительна, что нет веских причин верить в загробную жизнь, что нам уже не важно, придут ли в этот свет добрые люди, – и в то же время приводим доводы в пользу этой точки зрения и аргументы в пользу ее правильности. И именно об этом книга – задавать философские вопросы о жизни и смерти, разделять вопросы на подвопросы, приближаться к ответам на них, приводить обоснования тех или иных ответов.
Есть еще и другие моменты. Иногда я указываю источник той или иной мысли, или называю имена людей, которые придерживались определенной точки зрения или оппонировали ей. Порой я ссылаюсь, а иногда просто придумываю иллюстрирующие отдельные мысли истории, чтобы прояснить его, или для того, чтобы продемонстрировать, как философия неразрывно связана с каждодневными заботами. Но акцент во всем делается на вопросах и ответах на них, и большая часть таких комментариев, цитирования фактов носит второстепенный характер.
Важно отметить, что приведенные здесь ответы не являются авторитетными по двум причинам. Во-первых, многие философы с ними не соглашаются. Поэтому люди, которые потратили по крайней мере столько же времени, сколько и я, на размышления и знакомство с этими проблемами, люди, которые более начитаны или по крайней мере не менее компетентны, будут иметь другие взгляды и будут убеждены, что противоположные ответы также будут хорошими, как и те , которые предлагают в этой книге. Подумайте о том, как уважаемые ученые все еще спорят о большом взрыве или как историки расходятся во мнениях о причинах Французской революции.
Во-вторых, и в отличие от этих примеров, я не хочу присваивать ранг какому-либо внимательному читателю. Вы согласитесь с моими ответами, если согласитесь, не потому, что принимаете их на веру, а потому, что, хорошенько все обдумав, вы убедились в аргументах.
Ошибки – даже если вы думаете, что сами не смогли бы добиться большего успеха, – будут заметны; например, нарушение правил в шахматах или при чрезмерной силе ударе по теннисному мячу снизу вверх. Надо признать, что авторитет для получения ответов на подобные вопросы находится внутри каждого из нас, а не где-то за пределами. Тем не менее, обычно трудно далеко продвинуться в одиночку. Другой немаловажный момент заключается в том, что то, что происходит на страницах этой книги, всего лишь сотрудничество – ответы приходят от команды, я вношу предложения, вы обдумываете их и формируете собственное мнение.
Вопросы стиля
Я имею возможность выбрать альтернативный подход. Некоторые авторы стремятся к объективности, представляя наилучшие аргументы с обеих сторон, уравновешивая "за" и "против" и не раскрывая своей собственной позиции, чтобы не влиять на мнение читателя. Они, возможно, считают это правильным способом, если цель заключается в том, чтобы побудить людей принимать свои собственные решения и оставить им свободу выбора. Однако, то, что мы читаем, влияет на нас, поэтому, если философ выражает только свою точку зрения, не представляя противоположную позицию, многие люди, особенно новички в данной теме, могут быть сконфужены. Поэтому, если я хочу быть честным и помочь вам сформировать свое собственное мнение, я бы предпочел использовать такой беспристрастный подход.
Необходимо прояснить этот вопрос, потому что можно легко совмещать две вещи: представлять наилучшие аргументы с обеих сторон и быть объективным, сбалансированным и непредвзятым. Иногда истина трудно обнаруживается, и тогда противоположные аргументы могут иметь равную вескость. Однако, в других случаях, с наилучшими аргументами с одной стороны дело становится явно закрытым и не оставляет места сомнениям, т.к. они превосходят своих противников. Непонятно, как могут быть убедительными аргументы как за, так и против расизма, истязания животных или веры в фей. Поэтому трудно понять, как книга, которая представляет своим читателям видимость сбалансированных аргументов, может быть абсолютно честной, не переступая черту. Это может вызывать раздражение. В прошлом греческий философ Карнеадес был приглашен в Рим, чтобы продемонстрировать свои таланты. В первый день он убедительно доказал, что справедливость - это нечто естественное. Но на следующий день он был столь же убедителен, утверждая, что это исключительно вопрос условностей. Римляне не знали, кому верить, одно они знали в точности: по крайней мере один раз их обманули, и Карнеадесу пришлось покинуть город. Вот вам и баланс.
Однако, возможен и другой подход - привести лучшие аргументы со всех сторон, а затем оставить их без комментариев. Возможно, это было бы более предпочтительным подходом? Но я не пытаюсь делать это здесь. Я не учитель и перед вами не учебник, я просто пытаюсь ответить на вопросы. Хотя я возражаю против высказанных мнений, я также понимаю, что в некоторых случаях возражения могут быть опровергнуты. Я не нахожу интересным или легким избегать принятия той или иной стороны в этом вопросе.
Это один из моментов, связанных со стилем, и есть еще один аспект, который необходимо подчеркнуть. Буду честен - эта книга не является самой увлекательной, которую вы когда-либо читали. Возможно, она даже не является самой увлекательной книгой по философии. Однако, если это так, то, как я уже говорил, это частично связано с тем, что я просто пытаюсь ответить на вопросы. Но здесь мне нужно сделать несколько замечаний.
В области философии можно выделить два противоположных стиля. С одной стороны, это строители систем, которые стремятся создать универсальную философию, где все компоненты логично сочетаются друг с другом. С другой стороны, это скептики и критики, которые склонны к деконструкции и поиску недостатков в системах, которые создают строители. Обычно строители систем пишут более длинные книги, чем их критики. Например, Сократ оставил после себя ненаписанные беседы, в то время как Платон написал много томов философских трактатов.
Сократ, в основном, задавал вопросы и утверждал, хотя не всегда убедительно, что ничего не знает. В то же время, Платон в определенные периоды своей жизни создавал связное и хорошо структурированное целое. Аналогичный контраст можно наблюдать в 18 веке между шотландским философом Дэвидом Юмом и немецким философом Иммануилом Кантом. Юм, как скептик, выражает свою точку зрения, сосредоточенную на демонстрации неудачных попыток его современников и предшественников по созданию систем. Он признает их внушительность, тщательность и эффективность, однако утверждает, что их амбиции слишком высоки и их легко подвергнуть критике. Работа Юма в скептическом духе побудила Канта написать три большие книги в конце жизни, в которых он систематизировал вою философию. В следующем столетии проявился аналогичный контраст: философия пессимизма Шопенгауэра, основанная на кантовских принципах, является более объемной и структурированной, чем сочинения Ницше, которые часто имеют импровизационный, аллюзивный и непоследовательный характер, хотя они также часто связаны друг с другом. И Витгенштейн рассмотрел здесь все аспекты, сначала создав систему, но позже, разрушив ее. Это не только связано с темпераментом, хотя он играет определенную роль. На мой взгляд, когда философия ставит перед собой высокие цели, она часто уходит в крайности. Жизнь непредсказуема, и систематическая философия, которая стремится к четкости и точности, часто не учитывает этого. Это проявляется каждый раз, когда теоретический анализ человеческой деятельности, увлекаясь собой, приводит нас к таким идеологиям, как коммунизм и монетаризм, или, скажем, растущие как грибы после дождя модные диеты, которые не отражают полностью сложность наших потребностей и интересов, в то время как более прагматичные и открытые подходы могут предлагать более реалистичные решения. Если вы хотите похудеть, ешьте меньше. Если вы хотите лучшей жизни, больше размышляйте. Вот в чем суть дела. Однако это не означает, что более скептически настроенной философии здесь нечего делать.
С одной стороны, философия может опровергать амбиции и заносчивость ее оппонентов, а также помогать исправлять повседневные ошибки и путаницу. С другой стороны, эти функции являются важными и представляют собой значительную часть ее работы. Поэтому многие аргументы, изложенные в книге, критичны и имеют свою важность. Я, однако, часто предпочитаю более захватывающие и головокружительные виды аргументации. Я склонен придерживаться более мрачной точки зрения, которая, по моему мнению, лучше. Более того, в некоторых случаях мои предпочтения соответствуют здравому смыслу и, следовательно, уже известны, что делает их менее привлекательными, чем некоторые альтернативные варианты. Я не хочу преувеличивать и не отрицаю, что в каждой главе есть идеи и аргументы, которые многие могут посчитать провокационными и необычными. Но они являются исключением; по большей части здесь преобладают здравые, умеренные и обнадеживающие взгляды.
Например, я считаю, что некоторые жизни имеют большую значимость, чем другие, но это не значит, что есть жизни лишенные всякого смысла. Также я считаю, что умирать зачастую не всегда плохо, и отрицаю идею о том, что смерть всегда отвратительна или всегда приятна. В этой главе я хотел подчеркнуть, что каждый человек в некотором смысле является философом, он может не соглашаться с моими утверждениями. Ничто из этого не выглядит поразительным или вызывающим удивление. Однако, я считаю, что все это правда. И это именно та правда, которую я ищу.
Существует 10 важных вопросов о жизни и смерти, на которые необходимо найти ответы, и возможно, в этом есть свой смысл. Жители Йоркшира, выросшие в 1950-х годах в окружении регби и угольных шахт на западе, Фенленда на востоке, пузырьков и пищалок для чая, известны своим скрытым энтузиазмом и стойкостью, которые являются выдающимися качествами жителей северных регионов. Я написал эту книгу, потому что глубоко искренне интересуюсь этими вопросами и их ответами.
ГЛАВА 2. СВЯТА ЛИ ЖИЗНЬ?
Я призываю всех американцев задуматься о святости человеческой жизни. Давайте отметим этот день соответствующими церемониями в наших домах и местах отправления культовых традиций, вновь посвятим себя сострадательному служению от имени слабых и беззащитных и подтвердим нашу приверженность уважению жизни и достоинства каждого человеческого существа.
(Джордж Буш, объявление 20 января 2002 года Национальным днем святости человеческой жизни)
Я провожу день, слушая радиопередачу, где одна женщина пытается урегулировать конфликт между двумя другими. Первая женщина, профессор из определенного университета, выражает свою противность эвтаназии и настаивает на том, что каждый должен жить и наслаждаться жизнью до естественного конца. Вторая женщина работает с терминально больными людьми, некоторые из которых хотят умереть, и она возмущена тем, что первая женщина считает, что знает, что лучше для них. Они спорят о ценности жизни и ее неприкосновенности.
Эти проблемы вызывают глубокие эмоциональные реакции у людей, и часто те, кто поддерживает или противодействует определенным взглядам на святость, стремятся действовать на основе своих идей. Они могут пытаться убедить других людей в своей правоте, вносить изменения в законы страны, сильнее бороться за жизнь или быть более толерантными к смерти. Это приводит к оживленным дебатам и конфликтам, так как на кону стоит так много. Поэтому кажется крайне важным быстро выяснить, где лежит истина и кто из этих людей прав, а кто нет.
Перед тем, как приступать к разрешению спора о том, является ли жизнь святой или нет, было бы полезно понять, что именно подразумевается под "святостью жизни". Иногда возникает путаница, потому что люди считают, что знают мнение оппонента, не определив свою собственную точку зрения. Иногда люди даже не понимают, что они сами имеют в виду, когда говорят о святости жизни. Поэтому первоочередная задача - разобраться в том, что подразумевается под святостью жизни. Если существует множество точек зрения, которые кажутся сложными для понимания, то следует сосредоточиться на нескольких более распространенных и вероятных взглядах и рассмотреть их более детально, чтобы понять их суть. Когда мы яснее понимаем, что эти взгляды означают, мы можем перейти к основному вопросу - верны ли они?
Жизни
Первая проблема заключается в том, что некоторые люди, которые говорят о святости жизни, ограничивают это понятие только людьми и человеческой жизнью. В случае, когда этот вопрос обсуждается в СМИ, парламентах или судах, обычно это касается вопросов абортов, эвтаназии и возможной смертной казни. Чаще всего речь идет о наказании, которое привлекает их внимание. В то время как другие люди считают, что животный мир или некоторые виды животных также могут быть святыми. Некоторые вегетарианцы избегают мяса только из соображений здоровья, в то время как другие считают, что животные, такие как коровы, кролики, индюшки, а также рыбы, например, лососи и устрицы, должны иметь право на свободную жизнь, подобно тому, как мы живем нашу жизнь. Мэри Уолстонкрафт, похоже, обдумывала эти вопросы в своих рассказах для детей, написанных с целью морального воспитания. В девятнадцатом веке была создана RSPCA, организация, заботящаяся об интересах животных. Ницше, прежде чем потерять рассудок, столкнулся с человеком, который избивал свою лошадь кнутом на улицах Турина, и это стало последней каплей для него. Некоторые люди придерживаются убеждения в священности всех форм жизни, включая людей, животных и растения. Альберт Швейцер, известный музыкант, врач и философ, разделял эту широкую концепцию святости, хотя он чаще говорил о необходимости почитания музыки. Принц Чарльз также, возможно, разделяет эту позицию. Защитники окружающей среды, особенно глубинные экологи, возражающие против строительства автомагистралей, обходных дорог и взлетно-посадочных полос аэропортов, считают, что все формы жизни имеют ценность.
Отношения
Существует еще одна, более сложная проблема, связанная с тем, как мы относимся к жизни, которую многие считают священной. Существуют различные взгляды на эту проблему, некоторые люди утверждают, что убивать неправильно, хотя они не всегда выражают беспокойство по поводу естественных смертей. В большинстве случаев люди, которые выступают против убийств, делают это потому, что считают, что смерть - негативное явление. Более широкий взгляд на эту проблему предполагает, что мы должны также стремиться сохранять или продлевать жизнь. Следовательно, врачи должны прикладывать все усилия, чтобы сохранить жизнь своих пациентов и не допускать их смерть в некоторых обстоятельствах, как это может случаться. Широкий взгляд на жизнь, который подразумевает, что мы не должны препятствовать ее зарождению или стоять на ее пути, может привести к различным этическим дилеммам. Например, вопросы, связанные с абортами, использованием контрацепции, клонированием и генной инженерией, вызывают множество этических, религиозных и культурных дебатов в обществе. Некоторые люди считают, что контроль за рождаемостью должен быть в руках самих родителей, тогда как другие утверждают, что государство должно играть более активную роль в этом вопросе.
Тем не менее, любые решения, связанные с жизнью, должны быть основаны на справедливости, сочувствии и уважении к человеческой жизни. Мы должны помнить, что каждый человек имеет право на жизнь и должен иметь возможность принимать свои собственные решения, касающиеся своей жизни и здоровья. Доктор Франкенштейн, создав свое чудовище, не учитывал права живых существ на свою жизнь и свободу, и его поступок был неправильным и опасным.
Условия
Когда сталкиваемся с разными точками зрения на природу жизни и отношение к ней, важно быть готовым к диалогу и обмену мнениями, чтобы понять причины убеждений других людей. Тем не менее, некоторые взгляды могут показаться слишком радикальными или необоснованными. В таких случаях полезно обратиться к научным фактам и данным, чтобы оценить реалистичность этих точек зрения. Например, если вы считаете, что прерывать жизнь нельзя, вы, возможно, будете против кастрации кошки, а если хотите улучшить экосистему, вы можете заниматься посадкой деревьев. Однако, нет необходимости поддерживать идеи, которые кажутся слишком экстремальными, например, заниматься увеличением количества слизней в мире или предотвращать гибель крапивы любой ценой. Однако, следует рассмотреть некоторые сложности, которые могут возникнуть и помочь избежать крайних взглядов. Особенно это актуально в случаях, связанных с убийством людей, независимо от обстоятельств. Существует разное мнение на эту тему. Некоторые люди считают, что любое убийство является неправильным, в то время как другие могут считать, что в некоторых случаях исключения допустимы. Например, возможность смертной казни может быть оправдана, хотя жизнь считается священной. Также, люди, которые придерживаются взгляда на святость жизни, могут считать убийство неприемлемым, однако могут признать возможность убийства в случае самообороны или для спасения жизни других людей. Они могут также считать, что убийство плода может быть оправдано ради жизни матери. Различные точки зрения показывают, что ограничения на убийство не всегда абсолютны и могут быть исключены в определенных обстоятельствах. Это различие между абсолютными и условными взглядами может проявляться не только в отношении убийства, но и в других ситуациях. Таким образом, если рассматривать святость жизни как условие, то это может означать, что начинать новую жизнь стоит только при определенных обстоятельствах, когда есть время, возможность, и она не причинит вреда существующей жизни.
Важно разъяснить трудность, связанную с концепцией святости. Чем более мы следуем абсолютным взглядам, тем проще ориентироваться в них. Однако, чем шире наш кругозор, тем важнее учитывать другие факторы, особенно если ситуация сложная. Мы можем считать, что убийство людей всегда абсолютно неправильно и следует придерживаться этого правила в любой ситуации и независимо от обстоятельств. Однако гораздо сложнее прийти к выводу, что это правило должно распространяться на все виды убийств.
Альберт Швейцер не был сторонником абсолютной точки зрения, хотя он считал, что каждая жизнь является священной и не должна быть лишена жизни без убедительной причины. Он также придерживался мнения, что убийство растений для кормления скота, который, в свою очередь, убивается для пищи людей, может быть оправданным.
Ценности
Стоит отметить еще один важный аспект, связанный с ценностью жизни, который имеет две степени сложности. Во-первых, существует различие в взглядах на святость. Если вы считаете, что жизнь, а возможно, только человеческая жизнь, священна, то вы соглашаетесь с тем, что она имеет ценность и значение, которые превосходят ее полезность для других целей. Жизнь ценна не только как ресурс или средство достижения цели. Даже если люди, животные и растения обладают полезной ценностью - например, почтальоны доставляют почту, собаки вынюхивают наркотики, картофель помогает нам выжить - для тех, кто верит в святыню, жизнь имеет еще одну, часто более глубокую ценность.
Многие люди считают, что жизнь имеет ценность сама по себе, не зависимо от того, какие полезные последствия она может иметь. Они верят во внутреннюю ценность жизни, которая не может быть измерена или оценена в терминах пользы или выгоды. Однако, помимо внутренней ценности, существует еще и личная ценность, которая отличается от чисто полезной ценности. Например, для конкретного человека его жизнь может иметь особую ценность, связанную с его уникальностью, опытом, воспоминаниями и отношениями с другими людьми. Таким образом, жизнь может иметь значение не только сама по себе, но и для конкретного человека или даже вещи.Это можно проиллюстрировать на примере:
Дядя Джо. Дядя Джо находится в больнице, старый и больной, и все сходятся во мнении, что он скоро умрет. Катарина, известная своим жестким, безжалостным характером, считает, что лучше было бы прекратить страдания Джо. Ведь жизнь не приносит ему радости - он не может работать, не приносит пользы другим, и вдобавок к этому медицинские счета с каждым днем растут. Пита не интересуют деньги, и он убежден, что нужно сделать все возможное, чтобы облегчить страдания дяди Джо, чтобы оставшуюся жизнь он прожил бы достойно, так, как этого хотел. Винсент разделяет мнение о деньгах, но сомневается, что можно что-то еще сделать, чтобы помочь Джо. Он противник эвтаназии, не в зависимочти от того, желает ли ее Джо или нет. Винсент считает, что даже если жизнь Джо тяжела, ее следует прожить до естественного конца.
Пит и Винсент не разделяют узкой и прагматической точки зрения Катарины на жизнь. Пит считает, что жизнь Джо может быть улучшена, а Винсент, похоже, верит, что продление жизни само по себе является благом, даже если это не соответствует интересам Джо, и что жизнь Джо должна продолжаться до естественной смерти.
Многие люди ценят вещи, такие как футбол, балет, виски или видеоигры, не из-за их полезности, а просто потому, что они приносят удовольствие. Однако, это не означает, что эти вещи имеют ценность само по себе. Например, виски ценят не за его интеллектуальную или материальную ценность, а из-за его вкуса. Но жизнь может быть ценной по-разному. Она может быть ценна для вас только до тех пор, пока в ней есть что-то, что имеет для вас личную ценность. В отличие от виски, жизнь может также иметь ценность сама по себе, независимо от того, приносит ли она вам удовольствие или нет.
Религия, довод и пара взглядов
Что означает понятие "святость жизни" и как определить правильное его толкование из предложенных определений? Некоторые люди считают, что чтобы понять истинный смысл этого выражения, необходимо изучить его исторические корни и отбросить неверные толкования. Если мы рассмотрим эту фразу в контексте ее происхождения, станет ясно, что она связана с религиозными убеждениями, особенно с христианской идеей о том, что жизнь является священной и неприкосновенной, а убийство человека запрещено.
Я считаю, что хотя это может быть несколько спорным, но это имеет свою логику. Концепция святости играет фундаментальную роль во многих религиях, включая освящение мест и предметов, таких как леса, иконы, храмы и кости, а также важность ритуалов и таинств. Христианство является ярким примером такой религии. Оно, а также иудаизм, на котором оно основано, уважают жизнь человека, хотя шестая заповедь "Не убий" относится только к людям. Однако, этот вопрос далеко не простой. Возможно, христианство также ценит нечеловеческую жизнь. Некоторые участки Библии могут указывать на это, а святой Франциск Ассизский был убежден, что это так. Кроме того, возможно, что христианство против контрацепции и призывает к размножению, однако это требует рассмотрения в контексте библейских учений. Стоит помнить, что хотя идея святости занимает центральное место в христианстве, Библия никогда явно не утверждает, что жизнь священна. Кроме того, ни сама Библия, ни христианская традиция в целом не выражают явного осуждения абортов, смертной казни или войны.
Понимание простых идей о святости жизни в христианском контексте требует значительных усилий, но для понимания идей о святости и ценности жизни в других религиях также необходима тщательная работа. Например, иудаизм и ислам также придают большое значение человеческой жизни, но с различными акцентами, и многие другие религии также осуждают убийство и имеют более широкие представления о святости и ценности жизни. Например, джайнизм, ответвление индуизма, настаивает на том, чтобы его последователи скорее умерли, чем лишили кого-то жизни. Даже без религиозного мировоззрения, атеисты и агностики могут признавать святость жизни, используя светские термины, такие как благоговение и уважение. Не следует ограничиваться только религиозной точкой зрения и необходимо понимать, что язык может быть более свободным. Не нужно настаивать на строго религиозной или христианской интерпретации идей святости, а также не стоит навязывать ему искусственные ограничения.
Можно сказать, что мы вернулись к исходной точке, где различные точки зрения на понятие святости жизни не дают ясного ответа. Тем не менее, это не означает, что мы не можем продолжать обсуждение и попытаться понять, как вера в святость жизни влияет на нашу жизнь и жизни других людей, и как мы можем использовать эту веру для улучшения качества жизни.
Хотя может не быть одного определения понятия "жизнь священна", мы можем рассмотреть несколько предложенных интерпретаций и выяснить, какие аргументы поддерживают их истинность. Мы можем сосредоточиться на двух версиях, которые кажутся правдоподобными и имеют широкую поддержку. Обе версии должны быть достаточно разными, чтобы мы могли провести их сравнение.
Почтение к жизни
Предлагаю начать с этого, так как это более удобно для нас и соответствует моей концепции святости, которую я связываю с Альбертом Швейцером. Он считает, что каждое живое существо ценно не за свою полезность для нас или других, а за свою уникальность. Поэтому убийство живых существ без необходимости – это ошибка, а преждевременная смерть всегда грустна, особенно если речь идет об объектах живой природы.
Однако эта точка зрения не является крайней. Она не нацелена на активное создание новой жизни, а вместо этого призывает к избеганию убийства. При этом не утверждается, что убийство всегда ужасно и должно быть избегаемо в любых обстоятельствах. Например, джайны готовы умереть с голоду, но это не означает, что мы должны следовать их примеру. Мы можем выражать уважение к жизни в более умеренной форме, например, ограничивая потребление пищи в разумных количествах. Однако, несмотря на то, что эта точка зрения не является крайней, у нее есть свои проблемы.
Мы получили намек, который сформулирован достаточно нечетко и расплывчато, поэтому его смысл может быть трудно однозначно понять. Хотя большинство из нас склонно согласиться с тем, что убийство без серьезных причин является неправильным, мы вероятно будем иметь различные взгляды на то, что является серьезной причиной, и соответственно, на то, когда убийство оправдано и когда проявляется уважение к жизни.
Я считаю, что вопросы, связанные с жизнью и смертью, часто сложны и имеют множество аспектов, поэтому неудивительно, что возникают разногласия. Однако, когда мы говорим о святости и благоговении, это звучит как рекламный слоган, который подразумевает ясные различия. Если мы не сможем четко определить наше представление о святости и будем делать оговорки, то наше мнение может быть воспринято каждым по-разному. Лучше быть открытым и не пытаться навязывать свои взгляды как единственно верные.
Вторая проблема является более серьезной, и вот почему: Эмбер имеет склонность к вандализму, несмотря на то, что люди считают ее милой девушкой. Унаследовав мягкость, миролюбие и чуткость от своих родителей, которые были членами коммуны в 1960-х годах, у нее есть темная сторона, которая приводит к нарушениям вещей, которые она может совершать как для расслабления, так и для удовольствия. Несмотря на то, что она уважает жизнь животных и растений и не наносит им вреда, она все же идет в пещеру в самом сердце Дербишира и ломает сталактиты. Люди могут по-разному оценивать значение различных объектов, например, сталактиты могут быть более важными, чем крапива или муравьи, которые считаются менее значимыми. Однако оценить, что для Эмбер является нормой в разрушении и требовать воздержания от любых форм убийства, не так просто. Можно считать, что в жизни существует много выдающихся вещей, но это не означает, что они менее важны, чем некоторые живые существа. Возможно, даже Швейцер, в конечном итоге, не считал, что в жизни существует что-то действительно уникальное.
Он писал:
Человек может считаться действительно этичным только тогда, когда он следует накладываемым на него ограничениям, помогает всем живым существам, которым в состоянии помочь, и делает все возможное, чтобы не причинять вреда никому из живых. Он не рассматривает жизнь как что-то, что должно заслуживать сочувствия или сопереживания. Для него каждая жизнь священна, поэтому он не ломает ни один кристалл льда, не срывает листья с деревьев, не срывает цветы и старается не наступать на насекомых. Если он работает допоздна в летний вечер, он предпочитает держать окно закрытым, дышать душным воздухом, вместо того чтобы видеть, как насекомые с опаленными крыльями падают на его стол.
Хотя листья, цветы и насекомые являются живыми существами, кристаллы льда являются неоднозначным объектом, не обладающим признаками жизни. Поэтому, если мы хотим сохранить их, нам следует заботиться не только о жизни, но и о более общих вещах. Возможно, это относится ко всей природе в целом? Швейцер, вероятно, признает, что если нас интересует жизнь за пределами области, где существуют ощущения, то нет необходимости настаивать на четкой границе между жизнью и неживым миром. Многие люди считают, что беспечное и ненужное уничтожение природных объектов, независимо от того, являются ли они живыми или нет, является неприемлемым. Кристаллы льда, скальные образования, песчаные дюны, далекие планеты и звезды - все это объекты, которые мы должны беречь, не разрушая их, не растапливая и не загрязняя отходами ракет. Однако, почему бы нам не рассмотреть также созданные объекты, такие как птичьи гнезда, речные плотины бобров, и построенные людьми стены, храмы и города, как то, что должно быть сохранено, даже если они заброшены и больше не используются? Возможно, полное игнорирование и уничтожение этих созданных объектов также должно быть осуждено. Мы должны избегать бездумного разрушения окружающего мира и беречь все, что в нем есть.
Я не утверждаю, что мы не должны уважать или почитать жизнь в определенном смысле, и не считаю, что мы не должны рассматривать ее как священный объект. Однако, если мы должны относиться к жизни как к объекту, который нельзя просто так разрушать, то этот же принцип следует применять и к природе и к искусственным объектам. Нам нужно проявлять уважение к объектам, которые мы должны сохранять. Но в целом, мы все еще не полностью понимаем суть этого вопроса.
Не убий!
Второе, что нам нужно принимать во внимание, это люди. Область хоть и узкая, но весомая. Не надо быть беспечным, легкомысленным, без разума рушить все вокруг. Забудьте все тонкие нюансы хороших и плохих причин. Вокруг все черно-бело. Жизнь человека священна. Ее нельзя прекращать – и точка!
Спросите людей, что они понимают под святостью жизни, верят ли они в святость, и если они ответят да, то это и будет соответствовать общей канве этой книги. У святости жизни так много сторонников и оппонентов.
Но те, кому трудно будет принять утвердительную точку зрения, конечно же, не захотят получать карт-бланш на убийство. Большинство людей считают, что убивать себе подобных не верно почти во всех случаях. Но многие не согласны с приверженцами святости. Они полагают, что есть обстоятельства, при которых убийство можно оправдать. Что это за обстоятельства? Если мы сможем четко определить, в чем именно люди хотят выразить несогласие с этой точкой зрения на святость, мы уясним себе многое.
Сначала следует провести различие между внешними и внутренними факторами жизни.
Иногда ведь бывает, что смерть одного человека спасает жизнь многих, или смерть плода спасает мать, или, к примеру, можно убить человека одинокого, более или менее бесполезного, чтобы спасти научного гения, который к тому же является душой общества.
Все эти утверждения спорны, и я не думаю, что они привлекают особый интерес. И все потому, что в каждом конкретном случае можно согласиться с тем, что жизнь, которую нужно оборвать, ценна, даже если вы настаиваете на том, что она менее ценна, чем жизнь или жизни, которые нужно спасти. Этот подход с позиции уравновешивания, баланса плюсов и минусов, позволяет согласиться с тем, что жизнь кого бы то ни было имеет сущностную, пусть даже и разную, ценность. Более интересным является другое утверждение, бесспорно, бросающее вызов взгляду на святость, а именно: некоторые жизни можно оборвать не потому, что они несколько менее ценны, чем другие жизни, а потому, что они вообще не представляют ценности. В таких жизнях, скажут некоторые из вас, обстоятельства, которые придают жизни ее ценность, полностью отсутствует. И поэтому, возможно, это совсем не плохо, а может быть, даже хорошо, если взять и оборвать такие жизни.
Здесь необходимо рассмотреть три вида случаев. В первом случае человеческая жизнь якобы пока не представляет ценности, даже если она будет представлять ценность в будущем. Во втором случае жизнь в настоящем не имеет ценности, даже если она была ценной в прошлом. В третьем случае жизнь никогда не имела, не имеет и не будет иметь ценности. Три случая соответствуют трем обстоятельствам из нашей с вами жизни: (1) аборты; (2) болезнь Альцгеймера и так называемые стабильные вегетативные состояния; и (3) врожденные пороки развития и дефекты, такие как анэнцефалия, люди, рожденные без мозга. Итак, что кажется правдой, так это то, что те вещи, которые мы, очевидно, больше всего ценим в человеческой жизни, – самосознание, представления о будущем и прошлом, способность устанавливать отношения как с миром, так и с другими людьми и наслаждаться ими – все это отсутствует в подобных жизнях. Если такие жизни ценны, то их ценность надо как-то объяснять. Сформулируем это более ясно. Некоторые люди используют термин "человек" не как синоним живому существу, а для того, чтобы выделить тех, чья жизнь отмечена самосознанием, чувством времени, осведомленностью о других. При таком положении дел, во-первых, можно утверждать, что есть такие люди, которые не являются человеческими существами – не знаю, Бог, дельфины или шимпанзе, марсиане, и во-вторых, и здесь это более важно, используя слово "человек" в этом смысле, станет ясно, что существуют человеческие существа или человеческие организмы, которые еще не являются, или больше не будут, или никогда не будут людьми. Итак, вопрос в том, почему жизнь этих человеческих существа, тем не менее, обладают особой ценностью, которой нет у других существ – тигров, гусей, дубов. Напомним, что рассматриваемая здесь точка зрения на святость гласит, что человеческие существа особенны.
Откуда у нас уверенность в том, что живые существа – не люди? Можно, конечно, сослаться на науку, и утверждать, что мы не уверены в том, что плод мыслит, что пациент в коме или стабильном вегетативном состоянии, способен восстановиться, или что люди с врожденным повреждением головного мозга не поправятся без посторонней помощи. Бывают и иные случаи, когда мы сомневаемся в том, как все будет развиваться, но зачастую со стороны это выглядит так, что мы хватаемся за соломинку. Во многих случаях мы знаем достаточно о работе мозга, чтобы понимать, что мышление, самосознание и стандартные человеческие реакции на окружающий мир полностью отсутствуют.
Другие утверждают обратное: нормальный плод - это потенциальный человек, который при нормальном истечении развития превратится в человека вроде нас с вами и, тем самым приобретет особую ценность. И наоборот, те, кто страдал болезнью Альцгеймера или находился в тяжелом и необратимом коматозном состоянии были полноценными людьми и поэтому представляли ценность. И анэнцефалы, несомненно, относятся к homo sapience, нормальными представителями которого являются люди. Нет особого смысла спорить с любыми подобными утверждениями, поскольку все они, безусловно, верны, но проблема для верующего в святость жизни состоит в том, чтобы объяснить почему и насолько эти утверждения актуальны. Она была человеком с ценной жизнью. Почему это повод думать, что ее жизнь сейчас имеет ценность?
Здесь вступает в силу одно различие, на которое мы обращали внимание ранее. Критики взгляда на святость согласятся с тем, что жизнь часто имеет нечто большее, чем просто инструментальную ценность. Но многие из них хотят сказать, что в подобных случаях личная жизнь не имеет никакой ценности. Зародыши, анэнцефалы, те, у кого болезнь Альцгеймера или кто находится в необратимой коме, не хотят и не заинтересованы в том, чтобы остаться в живых. Жизнь для них не приятна. Так почему же в таких случаях убивать неправильно?
У верующих в святость жизни есть два способа отреагировать. Во-первых, они могут заявить, что
что жизнь всегда хороша для тех, у которых она есть. Этот ответ вполне может соответствовать, если речь идет о здоровом плоде, но менее убедителен в остальных случаях. Или они могут настаивать вместо этого на том, какая разница, имеет ли жизнь личную ценность или нет. Жизнь, и в частности человеческая жизнь, ценна сама по себе, несмотря ни на какие обстоятельства.
Давайте рассмтрим еще один случай, который прольет свет на точку зрения святости и создаст проблемы для нее. Подумайте о случаях, рассмотренных до сих пор, когда кто-то не является человеком в описанном смысле. Я предположил, что нелегко понять, какую ценность имеют такие жизни. И эти нелюди сами не могут иметь представления о ценности своей жизни. В других случаях жизнь, возможно, действительно имеет ценность. И мнения об этой ценности могут быть выражены.
Желание вырваться. По дороге в Калифорнию Хосе и Рамон попадают в аварию на автостраде между штатами. Некоторые люди говорят, что они ехали слишком быстро, некоторые винят водителя грузовика, другие говорят, что это была рядовая авария. Они выживают, но их травмы ужасны: оба испытывают почти постоянную боль, не могут работать или ухаживать за собой, Хосе в инвалидном кресле, а Рамон до конца своих дней прикован к больничной койке. Шансов на улучшение нет. В конце концов Хосе решает броситься с моста Золотые ворота. А вот Рамон не может ни помочь, ни навредить себе. Он спрашивает доктора, может ли он что-нибудь сделать, чтобы положить конец своей жизни. У Хосе и Рамона много общего. Они оба люди, оба, несмотря на полученные травмы, обладают самосознанием, мыслят. И они оба способны время от времени получать от жизни какие–то маленькие удовольствия - их жизнь – это не постоянная агония изо дня в день. Но они оба считают, жизнь не стоит того, чтобы ее прожить, и они хотят прекратить все это. Разница в том, что Хосе это может сделать сам, а Рамон лишен этой возможности и ищет ее в других.
Многие верующие в святость жизни будут возражать против обеих смертей. Даже если есть основания проводить юридическое различие, разрешая самоубийство и запрещая эвтаназию, то с моральной точки зрения эти случаи находятся на одном уровне. Неправильно убивать других, хотят они умирать или нет, и неправильно убивать себя. Но почему это неправильно? Если вы разделяете этот взгляд на святость, то будете настаивать на том, что Хосе и Рамон совершают какую-то ошибку, желая, чтобы все закончилось. Даже если в их жизни много плохого и даже если им никода не суждено стать лучше, все равно упускается из виду нечто очень ценное. Либо им полезно продолжать жить, или, даже если это нехорошо для них, само по себе хорошо, что эти жизни должны продолжаться. Их жизни ценны тем, что представляют либо внутреннюю, личную ценность, или просто, как и любая жизнь, имеют неотъемлемое свойство ценности. Но здесь возникают реальные проблемы. Безусловно, верно, что люди могут ошибаться в оценке ценности своей жизн. Они могут преувеличить свои беды, принизить достижения, ориентироваться на краткосрочные перспективы, упуская из виду долгосрочные. Они могут ошибочно плагать, что жизнь больше не стоит того, чтобы ее прожить, и могут покончить с собой тогда, когда правильней было бы ее продолжить. Ромео был прав, когда расстроился, обнаружив Джульетту, казалось бы, мертвой. Но за нее не надо было умирать, как и из-за него. Они оба смогли бы пережить этот момент.
Чаттертон тоже чересчур остро отреагировал, когда так близко к сердцу принял свою неудачу как поэта и покончил с собой в 18 лет. Но в равной степени люди могут совершать в этой связи и правильный выбор. Бывают случаи, когда в чьей-то жизни просто недостаточно ценности, чтобы компенсировать плохое и противостоять ему. Возможно, Хосе и Рамон пережили этот момент. Может быть, боль, разочарование, безнадежность так омрачили их, что они, осознав правильность выбора, пришли к выводу покончить с жизнью.
Если верующие в святость жизни примут эту точку зрения и поменяют свой взгляд, подчеркиая присущую ценность жизни, а не личностный характер ценности, их позиция станет более жесткой. Можем ли мы действительно придерживаться той точки зрения, что если чья-то жизнь безнадежно несчастна, не работает на них, никогда не улучшится, то они должны, несмотря на свое сильное и обдуманное желание покончить с жизнью, продолжать жить? И при этом они должны руководствоваться тем, что их выбор хорош сам по себе, что этому выбору благоволит Вселенная? Дело не просто в том, что этот взгляд суров. Я беспокоюсь не только потому, что не понимаю, как благо Вселенной может перевесить зло над человеком, я беспокоюсь о том, что общечеловеческая ценность жизни лишена всякого смысла.
Пересмотр религиозных взглядов
Я говорил, что мы вернемся к религии. Одни возразят, почему это религию игнорируют в вопросах святости жизни. Посмотрите на вещи с религиозной точки зрения: уникальность человеческой жизни и заповедь «не убий» могут легко объяснить устоявшуюся дилемму.
Здесь следует привести различные тезисы. Во-первых, верующие часто говорят, что уникальными нас делает то, что только у нас имеется душа. Независимо от того, сколько нам лет, насколько мы развиты и т.д., у всех нас есть душа. Многие не соглашаются, были даже споры в христианской среде насчет того, когда душа входит в плод. Но даже если мы предположим, что души существуют и что они постоянно присутствуют внутри нас, как-то это мало чем связано с представлениями о святости. И христиане, и нехристиане считают, что души заточены в наши тела и покинут свое несчастное заточение в момент смерти. Сократ придерживался такой точки зрения за столетия до
рождения Иисуса и верил, что по этой причине его смерть не станет трагедией, которой боялись другие. Так что, даже если это было бы плохо уничтожить душу человека, ценность души не дает нам никаких оснований не уничтожать его тело.
Другая религиозная точка зрения заключается в том, что жизнь - это дар Божий, а не наш. Таким образом, мы проявляем неуважение к этому дару, если сами способствуем смерти, независимо от состояния души. Здесь не совсем ясно. Во-первых, если это действительно подарок, а не что-то
просто взятое взаймы, то, предположительно, мы можем делать с ним все, что пожелаем.
Возможно, еще важнее то, что если человеческая жизнь - это дар, то и животная и растительная жизнь тоже является даром. Но нам позволено, как верит большинство людей и большинство христиан, покончить с этими жизнями.
У религиозной перспективы есть еще одна попытка. Человеческие существа, и только они, все созданы, и все в равной степени, по образу Божьему. Это то, что отличает нашу жизнь от жизни животных и растений. И именно это объясняет, почему когда мы прекращаем жизнь человека, по сути, нападаем на Бога. Но с такой точкой зрения трудно смириться. Трудно понять, что различия между человеческими жизнями, особенно различия между людьми и нелюдями, являются всего лишь поверхностными, и что за ними скрывается нечто равноценное или равнозначимое. И, возможно, даже возникнет соблазн повторить почти кощунственные мысли Дэвида Юма в его Диалогах о естественных религиях, и думать, что если Бог действительно создал всех нас по своему образу и подобию, то он не такой уж добротный Создатель.
Возможно, в этих аргументах больше смысла, чем я предполагаю, или, возможно, религия может сказать нечто другое, что могло бы объяснить, почему убивать людей всегда неправильно. Но, очевидно, одна из проблем любого из этих аргументов заключается в том, что они будут работать только для людей, которые сами придерживаются религиозного взгляда на жизнь. Если взгляды на святость должны зависеть от религии, то они вряд ли одержат победу.
Свята ли жизнь?
Каков же вывод? Кое-что из того, что я здесь сказал, противоречиво, но не настолько, как может показаться. Опять же, искушение, которого следует избегать, состоит в том, чтобы видеть вещи более четкими, более черно-белыми, чем они есть на самом деле. Выступая против некоторых взглядов на святость жизни, я не хотел утверждать, что жизнь не имеет ценности или что не должно быть никаких ограничений на убийство. Таких ограничений существует и должно быть много. Даже в тех случаях, когда живые существа не являются людьми, есть много причин думать, что жизнь должна продолжаться, и есть столько же причин, чтобы не заканчивать жизнь. То, что люди хотят детей, есть причина их иметь, обеспечить плодам некую защиту под сводом закона. То, что родственники будут огорчены, если кому-то, находящемуся в стабильном вегетативном состоянии, будет позволено умереть, действительно влияет на то, должна ли эта жизнь продолжаться. И что мы все чувствовали бы себя менее защищенными, если бы люди с болезнью Альцгеймера обычно прекращалась, как только появлялась личность, что является аргументом против эвтаназии. Но эти причины не взывают к присущей или личной ценности человеческой жизни. Так что они не соединяются с представлениями о святости. И причины, подобные этим, не настолько весомы, чтобы они сразу же перевешивали любые конкурирующие причины. Таким образом, они не предлагают прямых ответов на моральные дилеммы, которые обещают по разному смотреть на святость.
Почему вы так негативно относитесь к святости? Возможно, это уже ясно. Я думаю, что действительно есть много хороших вопросов о жизни и смерти. Многие взгляды на святость жизни дают четкие и лаконичные ответы на эти вопросы. Но они слишком аккуратны, слишком лаконичны и делают вопросы менее приятными. Они устраняют работу, которую необходимо выполнить.
Таким образом, основной смысл этой главы состоял не просто в том, чтобы прояснить ситуацию, хотя некоторые вещи, я надеюсь, теперь стали яснее, чем были. Смысл главы скорей всего заключался в том, чтобы противостоять попыткам прояснить ситуацию, аппелирую при этом к святости жизни. Если вещи не так часто бывают черно-белыми, если они редко бывают аккуратными и безукоризненными, тогда у нас нет возможности, размышляя о вопросах жизни и смерти, рассматривать целый ряд вопросов в каждом конкретном случае. Вот этим мы и займемся.
ГЛАВА 3. ПЛОХО ЛИ УМЕРЕТЬ?
Тот, кто прикидывается, будто способен смотреть без страха в лицо смерти, лжет. Человек боится смерти, и это великий закон для земных созданий; не будь его, быстро пришел бы конец всему смертному. (Жан-Жак Руссо, "Новая Элоиза")
Подумайте о всех ужасах, которые могут приключиться, и, несомненно, смерть будет среди них.. Для одних смерть настолько отвратительна, что просто хуже не бывает, любое существование покажется лучше. Для других, а может быть, и для большинства, смерть, безусловно, погано, даже если противопоставить ей пытки или убийства детей. Такое отношение к смерти можно освидетельствовать реакцией людей на новости и события вокруг нас – война тем страшней, чем большее число погибших в ней людей, то же самое можно сказать об автомобильных авариях, в которых гибнут люди, и которые освещаются чаще, чем другие инциденты, в которых люди просто получают травмы. Смертная казнь хуже тюремного заключения. Не надо далеко ходить, чтобы убедиться в нашем отношении к смерти. Если бы мы не боялись смерти, разве мы уступали бы дорогу автобусам, часами стояли бы в очереди к врачу, соблюдали бы технику безопасности после посадки в самолет. И если бы мы не думали так прескверно о смерти, нам было бы трудно понять, что происходит по большей части в кино, литературе и живописи.
Не ошибочно ли мы поступаем? Действительно ли смерть столь ненавистна? Или мы все-таки ошибаемся, думаем о ней неправильно? Может стоит отказаться от подобного отношения? Ну, неужели, нас так беспокоят смерть и умирающие?
Есть люди, которые настаивают на том, что нечего смерти бояться, в ней нет ничего плохого. Смерть, говорят они, не такое зло, каким ее обычно изображают. Но прежде чем задуматься о том, как оспаривается эта странная точка зрения, и кто те люди, которые ее отстаивают, важно прояснить, что именно они хотят сказать, когда утверждают, что смерть - это не плохо. И чтобы прояснить это, нам нужно, еще раз, провести ряд различий. Давайте установим эти различия сейчас, с самого начала, так будет легче сохранять ясность хода мысли.
Различия
Во-первых, давайте различать умирание и бытность мертвым. Умирание - это процесс, часто долгий, затяжной, довольно болезненный. Умираем мы еще при жизни. В процессе умирания принимает участие только живое. Этот процесс, как правило, завершается смертью. Почему как правило? Просто, бывает и так, что умирание не завершается смертью, как, например, если кто-то умирает от потери крови, то его можно спасти от смерти. Бытность мертвым – это состояние, в котором мы рано или поздно окажемся. Можно говорить, что мы непреклонно смещаемся от умирания в бытность мертвым, можно утверждать, что этот переход происходит в течение какого-то времени, но не в этом суть. Важно различать процесс умирания при жизни и то, что происходит после жизни, т.е. состояние смерти.
Мы все это представляем по-разному. Предположим то, во что большинство из нас уже верит, а именно, в то, что смерть вечна и что никто и ничто не вернет нас к жизни. И затем предположим то, во что тоже многие верят, что смерть и бытность мертвым - это своего рода небытие. Другими словами, предположим, что нет загробной жизни, которой угрожают или которую обещают религии, нет рая с девственницами, нет ада с чертями, нет зомби и вампиров.
И если это так, то когда вы мертвы, у вас нет воспоминаний о вашей предыдущей жизни, нет надежд на будущее, нет удовольствия или боли, и нет осознания того, что вы мертвы. Так что смерть – это действительно конец - однажды умерший, навсегда мертв, и для человека со всеми его событями, мыслями и чувствами наступает реальный конец.
И, наконец, проведем еще одну черту различия: с одной стороны этой линии лежит мертвый человек, а по другую сторону – стоят оставшиеся. Мертвым ничего не светит, а у живых – то бишь друзей, врагов, близких, зрителей, фанатов, остаются чувства горя, сожаления и разочарования, безразличия, облегчения и еще много других ощущений. Положение этих людей сильно отличается от состояния почившего. Если помнить об этих различиях, то легче будет сосредоточиться на вопросе, на который мы хотим обратить внимание. Сама по себе смерть вполне может быть штукой отвратительной; быть мертвым, если существует ад, может сопровождаться с пламенем и мучениями, и даже еще хуже; и, конечно, смерть одного человека может иметь ужасные последствия для тех, кто остался – вспомните, как многие были расстроены, когда застрелили Джона Леннона, или как в начале первой мировой войны смерть Франца Фердинанда привела к событиям, в результате которых погибли миллионы людей. Вопрос, плоха ли смерть, если предположить на данный момент, что это ничто, для человека, который умирает. Вот вам один пример...
Печальная сказка. Молодые влюбленные. Ужин при свечах на берегу реки. Классный джаз, устрицы, шампанское. Они планируют совместное будущее. Уже поздно, и она засыпает в машине, пока ее везут домой. Кто-то внезапно выбегает на дорогу, машина сворачивает, теряет управление, врезается в мост, переворачивается. Смерть ее была мгновенной. Остальные чудом выживают.
Реальный случай, произошедший несколько лет назад. Но в этом случае нет места сомнениям ни в радужном будущем, ни во внезапность смерти. Это проясняет ситуацию. Здесь можно предположить, что смерть девушки стала большим потрясением для всех, ее семья опустошена от горя, друзья скорбят, даже незнакомые люди оставляют цветы в месте аварии и возле ее дома. Зададимся вопросом: случилось ли с ней что-то плохое?
Многие ответят, да. Вот она, молодая, красивая, у нее есть все, ради чего стоит жить. И вдруг ее нет. Или еще один случай, о котором я услышал только сегодня – два иранских юриста, 29 лет, сиамские близнецы. Они оба умирают на операционном столе, под наркозом, когда на поздних стадиях операция по их разделению идет не так, как надо. Они умирают, теряют будущее, разве это не ужасно? Кто бы стал это отрицать? Чем бы он руководствовался при этом?
Противник ужасов смерти
Возможно, надо отстоять свою репутацию и продвигать противоречивые взгляды, отрицая то, что большинству казалось ослепительно очевидным. Но, скорее всего, те люди искренни и имели (или думали, что имеют) веские причины защищать свои принципы. Эпикур, философ, выходец из Древней Греции, и Лукреций, римлянин, спустя несколько столетий после Эпикура настаивали на том, что наш страх перед смертью логически необъясним, и что смерть не так уж страшна, как ее малюют. Часто подобный взгляд на смерть называют эпикурейским. Но почему эти два достойных мужа верят в это и как они могут доказать свои взгляды? Это связано с парой довольно общих убеждений, которых оба они придерживались. Во–первых, Эпикур и Лукреций были атомистами - задолго до того, как появилась научная поддержка этой точки зрения, они верили, что все, что есть во Вселенной, - это частицы вещества, комбинации частиц и пустот между ними. Или, как выразился их предшественник Демокрит, мир состоит из ничего, кроме атомов и пустоты. Именно атомистические позиции Эпикура и Лукреция подвели их к той черте, за которой они поверили в то, что после смерти существование прекращается, а, значит, смерть и бытность мертвым – это фактически ничто. Возьмем, к примеру, мобильный телефон. Сначала он работае исправно, потому начинает «барахлить», становится ненадежным, а затем полностью выходит из строя. В отчаянии вы берете молоток и разбиваете свой мобильник до мельчайших деталей. В результате от мобильника остается горстка отходов, а самого мобильника уже нет. Атомисты считают, что с человеком происходит ровно это самое.
Во-вторых, и Эпикур, и Лукреций были гедонистами. То есть они стремились взять от жизни всё. Основной целью их существования являлось стремление к постоянному получению ощущения удовольствия и нахождения в состояние счастья. Даже сегодня, когда мы говорим об эпикурейце, подразумеваем человека, склонного к роскошной жизни, изысканному вину и обильной еде. Но гедонисты - это не просто грубые искатели наслаждений, ибо существуют более тонкие и продолжительные блаженства, которыми вы могли бы довольствоваться, скажем, музыка, дружба или тот факт, что воробьи не вымрут. И не просто, поскольку гедонисты в такой же степени озабочены избеганием боли, как и поиском удовольствия, и одна из проблем, связанных с некоторыми более грубыми или очевидными удовольствиями, заключается в том, что они приносят за собой боль. Но есть как более тонкие, так и более очевидные боли, которые необходимо учитывать, и разочарование, горе, тревога - все это вредно для нас и считается препятствием для хорошей жизни, так же верно, как похмелье, ссадины и артрит. И гедонисты не просто стремятся быть первыми - доставлять такое же удовольствие другим, как они любят получать для себя. Однако на чем они хотят настаивать, так это, во-первых, на том, что делать добро - значит делать его кому-то или чему-то, и, во-вторых, что объекты считаются хорошими для кого-то или чего-то тогда, когда они дают наслаждение и отнимают боль. Вот так! Хорошее и плохое в жизни связаны с чувствами. А если человек мертв то он ничего не чувствует, ни хорошее, ни плохое, поэтому смерть не может быть для нас плохой. Или, как говорил Эпикур:
Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения... Самое страшное из зол — смерть — не имеет к нам никакого отношения, так как, пока мы существуем, смерть еще отсутствует; когда же она приходит, мы уже не существуем...Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых, так как для одних она сама не существует, а другие для нее сами не существуют.
Под влиянием этих взглядов ошибочным было бы рассуждать, что девушка, погибшая в аварии, страдает от смерти или ей нанесен вред в результате смерти. Смерть наступает внезапно и безболезненно. Она неожиданна, и до нее не было никакого страха или беспокойства. Другие скорбят, но она этого не ощущает. Она мертва, и поэтому ничего не чувствует и не будет чувствовать. Поэтому с ней ничего плохого не случилось. В этой дискуссии есть еще один аспект. Лукреций просит нас подумать о двух периодах небытия: времени до нашего рождения и времени после нашей смерти. Почти никто не хочет родиться раньше; никто не считает, что в раннем периоде небытия есть что-то неблаговидное. А зачем тогда считать неблаговидным наше несуществование в более позднем периоде? И там и здесь мы лишены осознания и ощущений, удовольствия и боли, и оба периода в равной степени лежат за границами нашей жизни.
Выбирать не из чего.
Кто поверит в это?
Эпикурейцы хотели сделать жизнь лучше. Они считали, что знание истины о смерти может обеспечить достойный, более спокойный, менее тревожный, безбоязненный подход к собственной кончине. Но сможет ли человек усвоить этот урок? Или он не будет себя утруждать попытками переубедить своих соплеменников?
Здесь смею заметить один момент: гедонизм в той или иной форме может показаться относительно распространенным явлением, а вот атомизм, безусловно, таковым не является. Даже если горстка греков и верила в теоретическое существование атомов, большинству людей за всю мировую историю слово «атом» ровным счетом ничего не говорило. Сегодня многие верят в существование атомов, но лишь немногие из нас являются атомистами, верящими в то, что это все, существует, – многие верят в существование богов, дух и душ. Удалите все атомы из вселенной, и из этого не будет следовать то, что богов нет. Разделите или уничтожьте атомы в чьем-то теле, и из этого не следует, что дух или душа исчезнет. И вот этот эпикурейский взгляд сработает в лучшем случае только для людей, которые верят, что смерть - это действительно конец, и которые отказались от историй о загробной жизни. Это не сработало у многих греков или римлян, большинство из которых были людьми религиозными в той или иной степени, и на самом деле это не работало на протяжении двух тысячелетий христианства, когда духи и души, рай и ад воспринимались более или менее как нечто само собой разумеющееся. Были и исключения. Шекспировский Гамлет в своем знаменитом монологе борется с вопросом о том, принесет ли самоубийство ему небытие, или же после этого будет какой-то опыт и какая-то цена, которую придется заплатить.
Примерно в то же время во Франции Монтень назвал смерть уничтожением. В восемнадцатом веке Дэвид Хьюм шокировал Босуэлла демонстрацией невозмутимости перед лицом неминуемой кончины. И в начале прошлого века Витгенштейн, по-видимому, сознательно повторял эпикурейскую точку зрения в гномическом высказывании: «Смерть не событие жизни». Обсуждение эпикурейства в последнее время становится все более распространенным, поскольку традиционным религиозным верованиям становится все труднее выживать, а размышления о загадках жизни и смерти освобождаются от прежних ограничений. Тем не менее, эпикурейцев не так много.
Головоломки
Может быть, вы и есть один из эпикурейцев, тот, кто не беспокоится о смерти, не видит причин для этого. А, может быть, вы, столкнувшись впервые с эпикурейской точкой зрения, сразу же в нее поверили. Но по всей вероятности вы принадлежите к большинству, которое подозрительно относится к воззрениям Эпикура, даже если подобно большинству атеистов, вы принимаете, что смерть - это конец, и что дальше ничего нет. Атеисты, скорее всего, будут так же недовольны смертью, как и верующие, и многие из них находят мало утешения в этой мысли что впереди вечность небытия. Возьмем, к примеру, Филипа Ларкина, мысли о своем исчезновении которого снедали большую часть его жизни, и к концу эти мысли становились очень навязчивыми. В своем последнем стихотворении "Aubade" он впервые отвергает традиционную религию – "эту огромную, изъеденную молью музыкальную парчу/
Создан для того, чтобы притворяться, что мы никогда не умрем", прежде чем выбросить эпикурейцев из головы:
Вот особая форма подспудного страха -
Избегать даже мыслей. Как молитву поем
Эту старую песню – молью точенный бархат
Согревает обманчиво – мы не умрем,
И как же нелогичен наш испуг, до дрожи,
Того, чего увидеть и почувствовать не сможем.
Вот это и пугает - оказаться: без слуха, зрения,
Прикосновений, ароматов, совсем без мыслей,
Без любви, без связей,
В анестезии, из которой не прийти в себя.
Как на это реагируют эпикурейцы? Нет смысла отрицать ни то, что этот страх смерти для многих людей реален, ни то, что нам вредно его испытывать. Но они захотят настаивать на том, что, тем не менее, это иррациональный страх, который, если мы хорошенько все обдумаем, должен исчезнуть. И Ларкин ошибается, по крайней мере, так они скажут, не понимая на самом деле, что подразумевается под его фразой "совсем не о чем думать". Без этого его видение поистине ужасающее – как будто тебя похоронили заживо; или как во время операции, когда анестезия действует только наполовину и не дает тебе кричать, но позволяет почувствовать боль.
Но если вы верите в анестетики, то беспокоиться об этом - безумие. И если вы действительно верите в небытие, то точно так же безумно беспокоиться о смерти. Да, это похоже на постоянную анестезию. И если бы вы все время хотели прийти в себя, это было бы проблемой. Но вы не будете этого хотеть.
Также возникнут подозрения по поводу их рассказа о горе. Согласен, мы не должны путать ситуацию с мертвым человеком с тем из выживших, но если разумно испытывать горе, когда кто-то умирает, то, несомненно, это говорит о том, что смерть вредна для этого человека. Эпикурейцы, однако, оставляют место для горя и признают законность чувств сожаления, неудовлетворенности, чувства потери. Но тогда они настаивают на том, что это наша потеря. Точно так же, как в дни, предшествовавшие появлению самолетов и Интернета, испытывать подобные эмоции было естественно и рационально, если кто-то эмигрировал в Австралию, то же самое происходило и со смертью. В обоих расставаниях есть окончательность, и для тех, кто остался позади, необходимость смирения с утартой. Конечно, те, кто поднимался на борт корабля, надеялись, что жизнь в новой стране пойдет им на пользу. Не может быть такой надежды на смерть. Но, в отличие от Австралии, есть, по крайней мере, уверенность, предполагающая небытие, что это новое государство не будет для них плохим. Если мы думаем, испытывая горе, что умершие, возможно, сами что-то потеряли, возможно, сейчас переживают несчастные времена, то мы снова ошибаемся.
Другое возражение заставляет нас больше задуматься о гедонизме. Испытывать удовольствие - это хорошо. А чувствовать боль - это плохо. Но испытывать меньше удовольствия, это тоже плохо. Возможно, это не испортит вам отдых полностью, и все равно будет чем заняться, но если в первую неделю будет солнечно, а на следующую пойдет дождь, то количество получаемого удовольствия уменьшится. И это плохо. И, конечно, смерть - это плохо в том же смысле. Быть мертвым совсем не плохо. Но смерть кладет конец удовольствиям и всему хорошему в жизни. И вот что в этом плохого.
Но у эпикурейцев и на это есть ответ. В обычном случае вы осознаете, что ваше удовольствие меньше, и это расстраивает или раздражает. По крайней мере, ты думаешь, что жаль, что все еще идет дождь. И именно из-за такого рода чувств, этого осознания мы возьмем эту фразу о снижении удовольствия. Но, конечно, все такое осознание пропадает после того, как мы умираем. И поэтому, несмотря на то, что это зона, свободная от удовольствий, и преемница того, что во многих случаях является хорошей жизнью, в смерти нет ничего плохого.
Опыт
Все это, по-видимому, наводит на мысль, которая, возможно, уже была высказана, что эпикурейцы апеллируют в своем взгляде на смерть к старой пословице: то, чего вы не знаете, не может причинить вам вреда. Но так ли это на самом деле, или это просто необдуманное высказывание? В этом есть какой-то смысл, обнаружив который можно убедиться в первой слабости позиции эпикурейцев.
Есть то, что может причинить вам вред, даже если вам он неведом. О нанесенном вреде или о последующих воздействиях можно узнать позже. Ты не знаешь и, возможно, никогда не узнаешь, что я подсыпал тебе в напиток, но ты почувствуешь головную боль, и наверняка поймешь, что я причинил тебе вред.
Но сравните эту ситуацию с другой:
Обреченная. Она молода, счастлива, успешна. Кажется, у Стеллы есть все, ради чего стоит жить. Она лидер в работе, самый взыскательный клиент удовлетворен ее работой. Неудивительно, что когда требуется выслать кого-то в международную командировку, она является первым кандидатом. На следующей неделе она уезжает в Рио. Есть только одна проблема. У нее уже появились признаки болезни, которая через три-четыре года по всей вероятности приведет ее к смерти. Но все происходит по-иному. Прежде чем появятся тревожные симптомы, прежде чем врачи узнают о болезни, она погибает в авиакатастрофе. Эта болезнь, которая имела бы разрушительные последствия, если бы она была жива, фактически остановлена из-за совершенно не связанного с ней несчастного случая.
Было ли плохо для Стеллы, что она заболела этой болезнью? Причинило ли ей это вред? Возможно, это один из тех вопросов, на которые нет четкого ответа, но по крайней мере, мы можем достаточно хорошо понять того, кто говорит в подобных случаях, что ничего плохого не произошло, и не было никакого вреда. Таким образом, именно в таком случае мы могли бы согласиться с тем, что пословица верна.
Помогает ли это с эпикурейским взглядом на смерть? Немного, но его сторонники ошибаются, если думают, что случай заболевания в точности совпадает со случаем смерти. Потому что есть одно важное различие. Весь жизненный путь Стеллы, насколько известно ей и другим людям, протекает совершенно одинаково, независимо от того, болеет она или нет. У нее больше нет ни удовольствий, ни боли, хорошего или плохого, в результате инфекции. Это не имеет никакого значения для ее опыта. Со смертью обстоит все иначе. Конечно, вы не осознаете этого, но смерть навсегда кладет конец вашему опыту.
Так что это имеет огромное значение. Эпикурейцы могут настаивать на том, что эта огромная разница на самом деле не важна и что смерть причиняет вам не больше вреда, чем Стелле ее болезнь.
Они могут настаивать на том, что учитываются только те различия, о которых вы знаете или будете знать в будущем. Но зачем им верить?
Параллели
Другой способ подорвать авторитет эпикурейцев - указать на некоторые противоречащие интуиции или притянутые за уши аспекты их взглядов. Это не докажет , что они неправы, поскольку что-то притянутое за уши тем не менее может быть правдой, но это должно заставить их занять оборонительную позицию.
Прежде всего, стоит подчеркнуть, что их точку зрения в целом довольно трудно принять. Смерть - это не так уж плохо. Разве это уже не абсурд? Так что это не значит, что мы ищем здесь какие-то неприятные последствия позиции, которая, взятая сама по себе, кажется достаточно справедливой. И тогда этот взгляд имеет определенные любопытные последствия. Ибо эпикурейцы должны сказать, что не только смерть не так уж плоха для нас, но и впадение в кому, из которой никогда не выйти, или постоянное вегетативное состояние тоже не так уж плохо. Конечно, это плохо, когда человек находится в коме и в то же время осознает окружающий мир. Французский журналист Жан-Доминик Боби попал в подобную ситуацию несколько лет назад. Мы знаем об этом только потому, что он все еще моргает одним глазом, это в конце концов было замечено, и на этом основании связь была восстановлена. Это тоже было бы плохо, из -за того, что ты бы переживал из-за потерянных лет, пробыть в коме десять лет, а затем в конце концов прийти в себя. И это плохо сказывается на родственниках. Но подумайте только о человеке, находящемся в настоящей, глубокой и необратимой коме. Как и в случае со смертью, здесь нет осознанности, нет чувствительности, нет удовольствий и боли. Таким образом, подобно смерти, с точки зрения эпикурейцев, это не может быть плохо для соответствующего человека. Теперь кто-то может подумать, что я неправильно понял эпикурейцев, поскольку они, похоже, хотят подчеркнуть свое утверждение о том, что мертвые не существуют, в то время как находящиеся в коме, безусловно, существуют. Но я уверен, что весомость их аргумента должна быть связана с отсутствием чувств, ментальным небытием, а не с исчезновением тела (которое, в конце концов, в большинстве случаев происходит постепенно). И поэтому они будут относиться к коме так же безразлично, как и к смерти.
И все же это странно. Предположим, ваша сестра находится в коме, но вы могли бы, если бы захотели, каким-то образом привести ее в чувство. Если вы это сделаете, она вернется к своей обычной жизни без каких-либо побочных эффектов. Если вы этого не сделаете, она останется в коме на тридцать лет, и вам действительно следует оставить ее в покое, поскольку в постоянной коме нет ничего плохого, в то время как в коме, которая заканчивается, есть что-то плохое.
Но тогда, если есть причина привести ее в чувство, и чем скорее, тем лучше, тогда есть причина, если вы можете с этим поделать, не позволять ей впадать в кому в первую очередь. И если это так, то в равной степени есть причины избежать смерти.
Вот еще один пример. Если эпикурейцы правы, и ничего не может быть плохо в смерти, значит, в ней тоже не может быть ничего хорошего. Если иррационально всегда бояться смерти или избегать ее, то иррационально также принимать ее или приветствовать. Но в это трудно поверить. Многие люди думают, что при некоторых обстоятельствах лучше умереть, чем жить. Мы можем думать так о раненых животных, когда избавляем их от страданий. И даже если есть сомнения по поводу эвтаназии, трудно не думать, что нынешняя боль и перспективы на будущее вместе взятые могут оказаться такими, что для чьей-то жизни лучше покончить с этим, и лучше для них, чем чтобы это продолжалось. Но, с точки зрения эпикурейцев, подобные мысли должны быть запутанными. Ты думаешь, тебе следует пристрелить лису, которую разрывают на части гончие?
Появляется эпикурейец и говорит вам не тратить пулю впустую. Поскольку смерть - это ничто, лисе не может быть лучше умереть. Вы согласитесь, что мертвой лисе не станет легче, она не будет осознавать, что боль прошла, и она не поблагодарит вас за то, что вы оборвали ей жизнь. Тем не менее, в этой ситуации для лисы лучше не чувствовать, чем ощущать. Так что, может быть, лучше умереть, чем жить. Но конечно, если это верно, то умереть в равной степени может быть хуже, чем жить. И поэтому эпикурейская точка зрения, настаивающая на том, что смерть не так уж плоха, должна быть неверной.
Эпикурейцы могли бы просто копнуть глубже. Они могли бы просто настаивать на том, что в смерти нет ничего плохого, в комах тоже нет ничего плохого, и в них тоже нет ничего хорошего. Они могли бы настаивать на том, что просто не следует проводить сравнений между состояниями, в которых мы осознаем или будем осознавать что-либо, включая самих себя, и состояниями, в которых мы не осознаем и не будем осознавать. Это один из вариантов. Другой способ - пойти на некоторые уступки. Так что, возможно, эпикурейцы предложат следующее различие: такие состояния, как смерть или кома, действительно могут быть хуже или лучше жизни, но даже в этом случае они сами по себе не могут быть хорошими или плохими. Такие состояния могут иметь относительную ценность, но они не могут иметь никакой абсолютной ценности.
Есть ли в этом смысл? Я думаю, в этом действительно есть какой-то смысл. Мы могли бы согласиться с тем, что само по себе быть мертвым или находиться в коме не является ни хорошим, ни плохим, поскольку с человеком в таком состоянии ничего хорошего или плохого не происходит. Но согласиться с этим - значит просто согласиться с одним пунктом. признается, что быть мертвым, предполагая, что это ничто, не будет связано с хорошими или плохими чувствами, ощущениями или переживаниями. Здесь нет ничего нового. И если эпикурейцы готовы уступить по следующему пункту и согласиться с тем, что вам может быть лучше или хуже, когда вы мертвы, тогда они уступили по главному вопросу. Потому что больше нет никакой существенной разницы между ними и их противниками. Подумайте о ком-то, у кого есть маленький дом, жена, маленький ребенок. Это неплохая жизнь. Но в прошлом году он потерял почти все свои деньги, когда его бизнес обанкротился, а двоих старших детей, когда он врезался в грузовик на автостраде. Это худшая жизнь. И даже если ваша ситуация не так уж плоха сама по себе, плохо быть в гораздо худшем положении, чем вы были. Есть причины избегать заранее и сожалеть впоследствии о любом существенном снижении вашего состояния.
Смерть и утрата
Если мертвым быть представляется худшим, то появляются причины избегать ситуаций, угрожающих жизни, сожалеть о смерти, скорбеть о потерянных жизнях, беспокоиться о том, что вскоре вы можете умереть, и так далее. Этого избежания хотят все. Таким образом, утрата становится превалирующим фактором, ибо смерть плоха не из–за каких-либо положительных качеств - ибо ничто само по себе в любом случае не обладает никакими качествами, - а из-за того, чего оно нас лишает. Именно потому, что смерть пресекает в корне зачастую хорошую жизнь, умирать это плохо. Итак, Эпикур неправильно сосредотачивался только на внутренних качествах смерти, или небытия, и игнорировал важнейший фактор - отношение к жизни, которое тоже пресекалось смертью. Обратите внимание, мы можем сегодня ответить Лукрецию, когда он утверждает, что внутриутробное небытие не является плохим, так и посмертное несуществование не является плохим. Мы можем согласиться с тем, что, рассматриваемые сами по себе, эти состояния одинаковы и имеют нейтральную ценность. Тем не менее, смерть часто лишает нас хорошей жизни, в то время как ничего подобного нельзя сказать о пренатальном состоянии. Так что, эти два периода небытия существенно отличаются друг от друга и сравнивать их негоже.
Точка зрения на лишения может показаться простой, но на самом деле есть различные нюансы, над которыми нужно больше подумать. Мы поговорим о них в следующей главе. А сейчас хочу обратить внимание на один момент, который, по-видимому, подразумевает точку зрения утраты, но который многим из нас все равно не понравится.
Торжества. Кларри болеет уже несколько месяцев. Конечно, никто на самом деле не знает, с чего все началось, но некоторые люди говорят, что, вероятно, это одна из тех смесей, которые они использовали на ферме много лет назад, когда она была еще девочкой. Многие смеси с тех пор были запрещены. Но прошлое не исправишь, а будущее не изменишь. Врачи говорят, что все безнадежно, и конец - всего лишь вопрос времени. И с каждым днем боль, кажется, становится все сильнее. Это ужасно, и все надеются на конец. Смерть приходит во вторник, после 7 часов. Вся ее семья там. И как они реагируют? Они вытирают слезы, включают музыку, открывают шампанское и празднуют.
Но люди так не реагируют. Какой бы плохой ни была жизнь, мы не можем просто радоваться, когда умирает тот, кто нам дорог. Есть облегчение, конечно, мол, все кончено, и мы вполне можем подумать, что ей лучше умереть, учитывая, как все подходит к концу.
Значит, что-то все еще не совсем верно в вопросе утраты. Похоже, мы не думаем, что смерть сама по себе нейтральна и забирает всю ценность, которую она имеет, у жизни, которую она заканчивает. Конечно, мы думаем, что это плохо, когда заканчивается хорошая жизнь, но на самом деле мы не думаем, что это хорошо, когда заканчивается плохая жизнь. Большинству из нас это все еще кажется плохим в любом случае.
Может ли это быть правильно?
Может показаться, что да, но, я думаю, это нелегко буквально объяснить. Смерть, может быть, и лучше, чем жизнь в агонии, но это не лучше, чем хорошая жизнь. И мы могли бы подумать, что в жизни, полной агонии, нет ничего абсолютно неизбежного. Возможно, Кларри и не была больна. Вместо этого ребенок, родившийся с серьезными отклонениями, мог бы быть совершенно здоровым. И очень жаль, что у этих людей не было хорошей жизни. Так что, хотя смерть для Кларри лучше, чем та жизнь, которая у нее была на самом деле, она все равно намного хуже, чем та жизнь, которую она могла бы иметь. И когда, естественно, мы сопротивляемся мысли о том, что смерть - это хорошо, это, вероятно, потому, что мы имеем ввиду эту альтернативу и лучшую жизнь. Умереть иногда лучше, чем жить, но это всегда плохо, поскольку всегда исключает, прикрывает занавесом ту хорошую жизнь, которая могла бы быть.
И все же это не совсем удовлетворительно. Во-первых, "могло бы быть" здесь употреблено в очень слабом смысле. Мы уже согласились с тем, что ее состояние было безнадежным. Это не значит, что могло бы быть чудодейственное лекарство. Во-вторых, и это более важно, похоже, что это работает в обоих направлениях. Кто-то живет хорошей жизнью. Мы не думаем, что в их смерти есть что-то хорошее потому что их жизнь, возможно, была плохой, возможно, не стоила того, чтобы жить, и их смерть исключает возможность такой жизни. Тогда это не совсем удовлетворительно, но лучшее, что я могу здесь сделать.
Плохо ли умереть?
Сложно не прийти к мысли, что эпикурейцы имели кое-какие замыслы. В конце концов, многое из того, что они говорят о смерти, и многие из нас это подтверждают, является верным, и что важно, эти слова действительно правильные. В смерти нет места для боли, разочарования или сожаления. К тому же, в отличие от анестетиков и лекарств, мы вообще не платим за забвение будущего. Правда в том, что бытность мертвым не приводит к несчастью. Общепризнано, что пока мы живы, будущее имеет значение для нас, и верно, что мы планируем, а людям необходимо планировать, чтобы придать жизни некую форму или некий смысл. Большая часть нашего усердия, направленного на такое формирование жизни, является вполне разумной. Здесь можно выделить два важных аспекта. Во-первых, предполагая, что мы будем живы в будущем, разумно предпринять определенные шаги в настоящем, чтобы гарантировать, что наше будущее будет приятным для проживания. Итак, разумно задуматься о покупках на следующей неделе, о ремонте протекающей крыши перед наступлением зимы, а, может быть, даже о продолжении пенсионного плана. Все это разумно, если предположить, что вы будете жить и дальше. Но, во-вторых, в настоящее время у вас, вероятно, есть причины хотеть жить. Вы действительно хотите завершить свою вторую симфонию, наблюдать за созреванием садовых деревьев, покорить все шотландские горы Манро. Такие желания мотивируют вас жить, заботиться о своем здоровье, правильно питаться и избегать опасностей. Если бы вы внезапно умерли, вы не смогли бы осуществить все то, чего так сильно желаете, то, что придает форму и смысл вашей жизни. Вот откуда берется идея нелепости смерти. Но если бы вы умерли, исчезли бы не только ваша жизнь и ее смысл, но и эти прекрасные желания. И когда все это происходит одновременно, иногда трудно понять, что в этом плохого.
Так, добро или зло, лежит в понятии смерти? Вот в чем вопрос, но ответить на него - твердо и ясно - не просто. Один из путей - примкнуть к эпикурейцам и считать, что смерть вовсе не несет в себе нечто зловещее. Ваше положение не может быть гадким, когда все ощущения исчезают. Другой подход - придерживаться понимания утраты, признавая, что смерть - это зло, но осознавая ее явную необычность.
Хотя само по себе состояние смерти не причиняет нам вреда, но неприятно, если наша жизнь, особенно если она более или менее приятная, обрывается, на полпути.
Однако лучше было бы, если смерть не приближалась так близко к этому моменту, и если бы были иные события, которые, как мы можем согласиться, являются плохими, даже если они не вызывают чувство неприятности. Есть ли такие события? Ну, напМожет быть, мы можем обратиться к состоянию комы - когда человек остается живым, но лишенным ощущений. Но это не значительно укрепляет аргумент о неблагоприятности смерти - эпикурейцы, вероятно, отвергнут и этот случай. Возможно, существуют другие примеры в других областях? Некоторые люди считают, что было бы плохо, если великие произведения искусства или великие творения природы были уничтожены, даже если ни один из нас не испытывал бы сожаления об этом разрушении и о потерях, которые из этого вытекают.
Представьте себе, что во времена своей славы Тициан создал еще более великолепные полотна, чем те, которые мы имеем сегодня, но затем, будучи перфекционистом и привередливым, он уничтожил их прежде, чем кто-либо смог их увидеть. Или представьте себе ядерную войну. Наша раса исчезает первой. Затем за нами следуют соловьи и киты. Впоследствии Венеция разрушается, реки и водопады высыхают, а пыль и облака покрывают закаты. Некоторые люди считают, что такие потери были бы плохими, даже если никто и ничто не осознает их как плохие. Если вы склонны согласиться с этим и отвергаете гедонизм, вероятно, вы считаете, что человеческая смерть - это нечто неблагоприятное, даже если ее никто не переживает. Тем не менее, вы можете осторожно относиться к таким случаям, но все же быть уверенным, что смерть - это плохо. Ведь, повторяю, хотя мы и не осознаем нашу собственную смерть, она значительно изменяет наш опыт, завершая нашу жизнь. А эти другие случаи, связанные с искусством и природой, не затрагивают наш опыт. Таким образом, несмотря на то, что мы можем утверждать, что смерть, даже если мы не переживаем ее, является чем-то плохим для кого-то, кажется, что в случае с искусством и природой у нас нет другого выбора, кроме как говорить о самой сути плохого. И для многих эти различия настолько существенны, что отвержение смерти становится более безопасной позицией. Таким образом, утверждение о том, что смерть - это нечто плохое, вряд ли получит широкую поддержку в этих контекстах. Тем не менее, я склонен придерживаться второго варианта, согласно которому смерть - это нечто плохое, но плохое нестандартным образом. Однако, конечно же, если кто-то настаивает на эпикурейской точке зрения, было бы легче считать его чудаком, чем пытаться доказать его неправоту.
ГЛАВА 4. КАКАЯ ИЗ СМЕРТЕЙ СЧИТАЕТСЯ НАИБОЛЕЕ ЖУТКОЙ?
И нет ничего, что в большей мере привлекало б меня, чем рассказы о смерти такого-то или такого-то; что они говорили при этом, каковы были их лица, как они держали себя; Если бы я был сочинителем книг, я составил бы сборник с описанием различных смертей, снабдив его комментариями. Кто учит людей умирать, тот учит их жить.
(Монтень, Опыты, Книга 1, Глава 20)
Посмотрите на гравюры Дюрера, прочтите стихи Джона Донна, погрузитесь в катакомбы Рима, и перед вами возникнет образ смерти – ожидающей всех нас мрачной, страшной и великой уравнительницы. Однако, насколько наши рассуждения о смерти соответствуют истине? Или, окунувшись в такое созерцание, мы упускаем нечто непомерно существенное в многосторонней и сложной сущности смерти, в её нюансах и преходящей ценности?
Если мы пребудем в убеждении, что стоит ли вообще оценивать смерть, ведь все смерти одинаковы, то неизбежно возникнут два мрачных последствия.
Предположим, что вы придерживаетесь взгляда, что смерть не только представляет собой несчастье и ужас, а является самым ужасным злом, которое может приключиться с человеком. Как тогда сравнивать смерти, называть одну менее, другую более жуткой. Если каждая смерть - это самое страшное, что может случиться с нами, то как применять в отношении смерти степени сравнения? Жизни отличаются друг от друга, а смерть одинакова. Смерть – это вечное небытие, небытие в каждом конкретном случае.
Смерть – великий уравнитель. Она не оставляет нам выбора. Однообразие смерти, ее ужас не могут быть вопросом предпочтения. Я считаю, что оба этих рассуждения неприемлемы. Первое утверждение вообще неверно. Смерть – не самое страшное из всех возможных страшных событий, которые могут приключиться на нашу голову. Смерть предпочтительнее, чем, скажем, бесконечные страдания. Обратите внимание также на то, что у каждого из нас свои предпочтения: то, что является кошмаром может быть приемлемым для меня. Второе утверждение тоже не верно. Неискушенным глазом можно усмотреть, что если мы приравняем все смерти, это еще не дает оснований полагать, будто они все одинаково негативны или лишены различий. И в действительности, очевидно, что большинство людей не разделяют подобного взгляда и часто считают, что умереть в глубокой старости менее ужасно, нежели в расцвете сил. Возьмем к примеру королеву-мать и принцессу Диану. Или в тех случаях, когда возраст одинаковый, мы склонны полагать, что смерть неизлечимо страдающего человека, испытывающего невыносимые муки, менее ужасной, чем смерть здорового человека.
Здесь наша врожденная интуиция вторит точке зрения об утрате. Мы считаем, что смерть неодинаково плоха. И в этом мнении есть своя логика. Мы считаем, что преждевременная смерть и смерть, лишающая нас приятных дней, хуже. Точка зрения об утрате подтверждает эту позицию - жуткость смерти зависит от того, какую жизнь она уносит с собой.
Представьте себе двух незнакомцев, находящихся в опасности. Кого спасать? Что делает одну смерть хуже другой? Ответ прост. Как объясняет точка зрения о лишении, чем больше вы теряете, тем хуже смерть. Но так ли это просто, как кажется на первый взгляд? И насколько это правильно? Возникает ряд вопросов и нам следует точно и глубоко изучить концепцию лишения.
Сбалансированная жизнь
Мы приходим к выводу, что в целом ранняя смерть сопряжена с большей потерей. То бишь, чем раньше наступает смерть, тем она хуже. А что если умер младенец? Если даже многие скажут, что ранняя смерть хуже поздней, зачастую мы сдаем эту позицию, когда умирает младенец или когда у женщины происходит выкидыш.
Некоторые считают, что молодая жизнь является самой ценной из всех, тогда как другие считают смерть младенца менее мучительна и ее легче вынести, чем смерть, скажем, более взрослого человека. Сторонники первой позиции повидимому очень последовательны. Ну сами посудите, если страх смерти зависит не только от прошлого, то есть от прожитой жизни, но и от будущего, то есть от утраченной возможности, то смерть молодого человека непременно должна быть в этом отношении худшей. А чем моложе человек, тем больше у него впереди, а значит, чем раньше смерть, тем больше потеря.
Но есть и другая точка зрения, которая поддерживает вторую и, возможно, более распространенную реакцию. Она заключается в том, что смерть младенца в некотором отношении менее ужасна, чем смерть более старшего человека. Представьте себе автомобильную аварию, в которой погибают дети, а родители выживают. У девочки по имени Алиса, которой 17 лет, есть много друзей в школе, она является бас-гитаристом рок-группы, она с нетерпением ждет отпуска, путешествий и затем поступления в университет для карьеры в медицине. А вот Бен, которому 15 месяцев, только начинает говорить. Одно из отличий между ними заключается в том, что будущее Бена в значительной степени неопределенно, а будущее Алисы уже в какой-то мере запланировано. Естественно, что больше мы беспокоимся об утрате того, о чем мы уже знаем, того, что уже наметили.
Но это еще полвопроса. Еще одно отличие заключается в том, что сама Алиса уже с нетерпением ждет этого будущего и планирует его, она уже сделала определенные инвестиции в свою предстоящую жизнь, взяла какие-то обязательства. Это то, чего она хочет. Бен, конечно, едва ли еще способен думать о чем-то другом, кроме как о следующем приеме пищи. Он даже не понимает, что у него есть будущее, не говоря уже о том, что он способен думать вообще о будущем и принимать какие-то решения. В этом смысле конец его жизни, каким бы он ни был, не является для него потерей.
Мы осознаем, что смерть малых детей, несомненно, ужасна. Но будем справедливыми: эта смерть может быть менее трагичной, чем смерть подростка или молодого человека. Почему? Потому что в их жизнях присутствуют различные уровни психологической связи или интеграции. Отсутствует одинаковая степень самосознания, самоопределения и осознания времени, включая интерес к прошлому и будущему, а также понимание того, как наши решения в настоящем сказываются на будущем. Вот почему мы можем испытывать меньшую скорбь по поводу смерти младенца, несмотря на то, что у него было бы больше потенциально хороших лет впереди, чем по поводу смерти взрослого человека.
Этот аспект интеграции также имеет отношение к нашей реакции на смерть людей, страдающих болезнью Альцгеймера и связанными с ней дегенеративными заболеваниями. Вспомните не только Айрис Мердока, но и Рональда Рейгана, Бернарда Левина. Память, концентрация внимания и поведение сильно страдают, и с развитием болезни сокращаются связи между текущей жизнью и жизнью, которая была в прошлом.
Текущая жизнь сама по себе фрагментирована, с течением времени теряет все больше смысла как для человека с болезнью, так и для тех, кто по личным или профессиональным причинам не имеет никакого другого выбора, кроме как наблюдать за ее развитием.
Рассмотрим двух людей, обоим по 80 лет, один с болезнью Альцгеймера, другой в добром здравии. Обоим осталось прожить на этом свете пять лет. Но смерть того, у кого болезнь Альцгеймера, менее опасна, чем у человека, чей мозг продолжает развиваться и функционирует нормально.
Жизнь младенца Бена разрушена. С началом болезни Альцгеймера и подобных заболеваний разрушается будущая жизнь больных людей. Если Бен умрет, будет потеряна будущая жизнь, но в каком-то смысле для него это не будет потерей. Если кто-то, у кого развивается болезнь Альцгеймера, умирает, то тоже теряет жизнь, но из-за болезни она все равно была бы потеряна.
Стоит рассмотреть еще один, совершенно другой случай. Многие из нас от природы склонны или сентиментально воспитаны считать смерть животных злом. Мы скорбим о смерти домашних животных, изо всех сил боремся с охотой на лис и, как и я, делаем все возможное, чтобы поймать и затем освободить мышей, а не убивать их. Но хотя в манере животных умирать часто есть что-то жалкое и мучительное, а боль – это то, о чем мы вправе беспокоиться, следует задаться вопросом, а вредна ли внезапная и безболезненная смерть для животного.
Человеческая смерть плоха в той мере, в какой теряется целостная или взаимосвязанная жизнь, но у животных такой интеграции нет с самого начала. Тогда смерть животного не является злом для животного. Многие люди могли бы согласиться с этим в отношении некоторых менее сложных форм жизни. Трудно поверить, например, что с устрицами многое происходит ровно так, как с анэнцефалами. Трудно понять, как быстрая смерть может им нанести вред. И, вероятно, возникнут серьезные разногласия, возможно, вполне обоснованные, при рассмотрении этого вопроса на другом конце спектра.
Гориллы, шимпанзе, орангутанги могут иметь психическую жизнь, очень близкую к нашей. Но рассмотрим промежуточный случай – выдру или кенгуру. Есть интеллект, осведомленность, отзывчивость. Но есть ли самосознание, какое-либо понимание прошлого и будущего? Мы сомневаемся. И если такие животные ни в коем случае не хотят жить дальше, если нет никаких надежд на будущее, никаких планов, которые их гибель оставит нереализованными, тогда, я думаю, непонятно, как сама смерть может быть для них вредна.
И если мой тезис верен, дает ли нам это право легкомысленно относиться к смерти животных. Думаю, нет.
Человек и зверь. Акиро предстоит принять трудное решение. Он думал, что такое случается только в вестернах, но там действительно кто-то привязан к железнодорожным путям в паре миль впереди. И это похоже на фильм о войне, когда под мостом зарыта куча динамита. Он может взорвать поезд, в котором находятся пятьсот ослов, или он может позволить поезду двингаться дальше, задавить привязанного к рельсам и остановиться на следующем подъеме. У Акиры нет времени долго думать. Как ему поступить? Одни подумают, ну, какие тут вопросы? Какими бы умоляющими не были крупные глаза ослов, а их мордочки выглядели скорбными, люди всегда находятся на первом месте. А вот я думаю по-иному. Предположим, во-первых, что вас не убедило то, что я сказал выше, и вы действительно считаете, что животным вредно умирать. Вы просто считаете, что жизнь человека более значима для смерти. Что ж, возможно, один человек стоит пятисот ослов, но если оба они чего-то стоят, то, по-видимому, должно быть какое-то количество смертей животных, которое перевешивает одну человеческую смерть. Возможно, это тысяча ослов или миллион. Однако предположим, что вы согласитесь со мной и подумаете, что внезапная смерть не так уж плоха для животных. Тем не менее, все еще не ясно, а должна ли человеческая жизнь быть на первом месте. Ибо смерть животного вполне может быть плохой и в других отношениях. Это может плохо сказаться на других животных, особенно на потомстве, брошенном на произвол судьбы. И это может быть плохо для людей. Есть владелец осла, и есть множество пользователей ослов, и все они будут в проигрыше, если эти животные погибнут. И, конечно, это необходимо принимать во внимание. Мы также ничего не добьемся, предположив, что человеческая жизнь имеет бесконечную ценность, то есть жизнь человека перевешивает смерть любого числа животных. Вряд ли кто-то верит в это в отношении человеческой жизни, потому что вряд ли кто-то думает, что мы всегда должны ставить человеческую жизнь выше человеческого благополучия, или благоустроенности, или счастья. Вряд ли кто-то думает, что мы должны вкладывать все наши деньги в здравоохранение и совсем ничего - в пиццу, праздники или школы.
Есть один момент, касающийся интегрированной или взаимосвязанной жизни, который, возможно, все еще нуждается в прояснении. Это связано с различием, которое я провел выше, между связями внутри одной части жизни, с одной стороны, и связями в разных частях, с другой стороны. И то, и другое имеет значение. В некоторых случаях смерть не так уж плоха, потому что жизнь, будь то до или после этого разрыва, не является полностью интегрированной. Но в других случаях интеграция присутствует по обе стороны от пропасти, но не поверх нее.
Чудодейственное лекарство. Кваме страдает от опухоли головного мозга. Без лечения он умрет, вероятно, в следующем году, максимум через 18 месяцев. Операция – это вариант, но это рискованно, и даже если он выживет, после этого он вполне может стать полуживым. Но теперь есть новое лечение, медикаментозная терапия, которая более или менее гарантирует полное избавление от опухоли, устраняет всякую угрозу не только смерти, но и любого рода физических нарушений.
Однако с ментальной точки зрения это совсем другая история. Хотя он будет, по крайней мере, таким же бдительным, способным и активным, как когда-либо прежде, Кваме, вероятно, претерпит значительные и внезапные изменения в личности. Он может не только обнаружить, что больше не подходит для своей работы, у него могут появиться новые друзья, новая политика, другое чувство юмора. Он станет, в каком-то знакомом смысле, другим человеком.
Должен ли он согласиться на такое лечение? Многие из нас подумают, что нет, что мы хотим, чтобы наша собственная жизнь продолжалась, а не в том, чтобы была какая-то другая жизнь, неважно, насколько хорошая, которая начинается там, куда ведет наша собственная жизнь. И в случае с Кваме это, в некотором смысле, именно то, что происходит. Могло быть и хуже. Я не предполагал, что препарат будет влиять на его память, поэтому мы можем предположить, что после операции он помнит то, что делал раньше. Он также помнит о том, что надеялся сделать, если операция пройдет успешно.
Но теперь он обнаруживает, что оба эти плана ничего не значат для него, и что, оглядываясь назад, он не может отождествить себя с тем человеком, которым, как он знает, он когда-то был, и установить с ним отношения. Так что, если сейчас Кваме может предвидеть, что он изменится таким образом, он вполне может отказаться от лечения
и вместо этого наилучшим образом использовать оставшееся у него время. Для него плохо умирать, но так же плохо превращаться в кого-то другого или становиться человеком, о котором он сейчас не может сильно заботиться.
Иногда, в подобных ситуациях, у людей нет выбора. Те, кто являются или предположительно являются психически больными, часто подвергаются "излечению", которое приводит к существенным изменениям в поведении. Единственной исключительной чертой актрисы Фрэнсис Фармер и изменений в ней, вызванных лоботомией, была степень ее известности. Но в превращении живой и умной, пусть и социально неприспособленной молодой женщины в какого-то вялого тугодумного, но покладистого не было ничего необычного.
В частности, в США тысячи людей подверглись подобному обращению, против их воли и с аналогичными результатами. Даже если впоследствии жизнь все еще стоит того, чтобы жить, степень изменений в сочетании с тем фактом, что они вводятся принудительно, такова, что вызывает серьезные сомнения относительно того, является ли жизнь достойной для человека, которому предстоит операция, и лучше ли эта жизнь смерти.
Долгая жизнь
Считаем, что смерть королевы-матери была бы гораздо менее ужасной, чем смерть принцессы Дианы, потому что Елизавета была намного старше. Она столько прожила, и так мало осталось ей прожить. И умерев, она потеряла бы очень мало. Но разве в этом нет чего-то странного? Мы, кажется, говорим, что ее смерть не особенно ужасна, потому что смерть примерно в это время более или менее неизбежна. Но разве это не плохо? Разве не плохо, что жизнь коротка и что у любого, достигшего ста лет, уже было гораздо больше лет, чем он мог ожидать?
Некоторые люди так и думали. Смерть в старости может быть гораздо более распространенным явлением, чем смерть в расцвете сил, но, по идее, это само по себе не может помешать ей быть просто плохой. Представьте, что мы прожили 500 лет. Смерть в 30 лет хуже, чем смерть в 100, но уже не намного хуже. Мы не живем 500 лет, но само по себе это то, о чем мы могли бы очень сильно пожалеть.
Здесь нужно разобраться с целым рядом вещей. Один из них включает в себя различие между смертью и смертельным исходом. Мы могли бы подумать, что смерть королевы-матери в конкретный день была не так уж плоха, учитывая очень высокую вероятность того, что она скоро умрет в любом случае, но даже в этом случае смерть в целом, сам факт того, что она скоро умрет, плох. Или представьте себе 30-летнего Джеймса, погибшего под упавшим деревом. При вскрытии они обнаруживают, что у него было почти бесполезное сердце, и он все равно скоро умер бы от сердечной болезни. Его конкретная смерть отнимает у него всего несколько недель или месяцев, и так далее, с точки зрения потери, это не особенно плохо, но плохо то, что ему, в любом случае, было суждено умереть молодым.
Еще одна проблема связана с неизбежностью смерти. Предположим, во-первых, что смерть около 100, если не раньше, в некотором смысле неизбежна. Мы просто не смогли бы прожить дольше, чем сейчас. Но теперь точно так же, как неизбежность не помешала бы боли быть сильной – предположим, у каждого в подростковом возрасте мучительно болят зубы, – так же и со смертью. Этот факт, взятый сам по себе, не избавит от жала смерти. Но предположим, что это кажется вероятным, что мы могли бы прожить намного дольше. Представьте, что в конце этого столетия или в начале следующего ученые действительно найдут способы улучшить наше здоровье и более или менее удвоить продолжительность нашей жизни. Мы могли бы прожить дольше и сделали бы это, если бы это наука уже была где-то рядом. Но это не так. Должны ли мы думать, что в будущем смерть в 80 лет будет серьезно плохой, как сейчас смерть в 40, но в настоящее время смерть в 80 лет, более или менее неизбежная, совсем не плохая? Подумайте о следующем.
Чахоточные. Это одна и та же история по всей Викторианской Англии. Она пронизывает как жизнь, так и литературу. Начинайте кашлять, и смерть, довольно скоро, более или менее неизбежно найдет вас. Вы могли бы, если бы были богаты, пожить пару лет в горном санатории, и у вас просто вырвалась бы вереница сонетов. Но это слабая компенсация за гибель людей. Если бы только врачи знали тогда то, что они знают сейчас. Развивается болезнь, и смерть близка. И все же время все меняет. Теперь это можно так легко вылечить. Но тогда выздоровление было редкостью. Однако это никоим образом не мешает преждевременной смерти быть плохой. И, возможно, то же самое происходит сейчас со смертью в 100 лет. Даже если лечение нескольких заболеваний, которые уносят нас, пока недоступно, все равно, если они будут обнаружены в будущем, наша смерть будет преждевременной. А преждевременная смерть - это плохо.
Должны ли мы тогда согласиться с тем, что даже в 100 лет смерть - это плохо, и что между потерей Дианы и Элизабет есть только вопрос степени? Доводов в пользу того, что смерть плоха даже в сто лет, пока маловато. Что касается другого вопроса, то он является скорей вопросом наших ожиданий.
Одна из причин считать, что смерть в пожилом возрасте значительно менее опасна, чем преждевременная смерть, заключается в том, что люди обычно строят свою жизнь с учетом смерти. Чем старше мы становимся, тем больше эта зависимость вырисовывается. Поэтому с возрастом у нас все меньше нереализованных планов, проектов. Это, конечно, согласуется с изменениями в точке зрения на потери, о которой мы говорили выше. Смерть тем менее ужасна, чем меньше взаимосвязей между периодами в жизни человека. И даже если, если я буду жить, если я найду, чем заняться, эти планы не так взаимосвязаны, если сейчас, заглядывая вперед, мне кажется, что не так уж много вещей существует, ради которых стоило бы жить.
Но здесь есть одна загвоздка. Дерево падает на Джуди. Ей тоже 30, у нее также больное сердце и ей суждено от этого вскоре умереть. Но если Джеймс не знает о своем сердечном заболевании, она вот уже больше года знает о своей смертельной болезни. Последние несколько месяцев были она тем и занимается, что завершает все свои дела, заканчивает свою книгу, решает, кому достанется ее коллекция компакт-дисков, смотрит напоследок старые Богартовские фильмы. Хочу ли я сказать, что по мере того, как тают надежды на будущее, тяжесть ее смерти уменьшается, и что, когда на нее падает дерево, она теряет меньше, чем Джеймс? Смею предположить, что это плохо – ей суждено умереть молодой, она вынуждена ожидать от жизни гораздо меньшего, чем те, кто ее окружает.
В конечном счете, если и есть плохое в столь коротких жизнях, то оно отличается не только по степени, но и по роду, от плохого, связанного с преждевременной и непредвиденной смертью. Если И даже если смерть предвидят, и к ней готовятся, смерть раньше своих современников плоха в том виде, в котором смерть раньше своих преемников не является таковым.
Пики и впадины
Смерть, похоже, не такая уж и загадка. Плохо, когда жизнь, которую нас она лишает, предполагается приятной для того, кого смерть ее лишает. Получается, чем лучше жизнь, тем хуже умирать. И даже в этом случае, есть что-то упрощенное во всей этой картине. И если мы подумаем о сложных жизненных перипетиях, о взлетах и падениях на жизненной стезе, то, возможно, тогда мы могли бы увидеть способы, которые позволят этой концепции стать более сложной и глубокой. Мы будем в состоянии заметить аспекты или элементы, которые добавят новые уровни или нюансы к этому объяснению или описанию. Подумайте сначала о том, что может произойти до того, как мы умрем:
Несправедливые заслуги. Все они члены одного теннисного клуба, ветеранской команды, празднующей сейчас одержанную с трудом победу над соперниками с побережья. Прекрасное шампанское, вкусная клубника. Но устрицы оказались несвежими. Все трое находятся в реанимации. Им сложно быстро восстановиться и на протяжении некоторого времени ситуация нестабильна и требует внимательного наблюдения и принятия решений.. Им всем по 60, и им предстоит прожить еще двадцать хороших лет, на которые они рассчитывают. Но есть и различия. Билл жил хорошо. Ему все давалось легко, и к тому же ему повезло. Большая юридическая практика, сложные дела, семейная жизнь, которой многие могут позавидовать.
У Ноэля жизнь была менее удачной. Он был целеустремленным человеком, занимаясь медицинскими исследованиями почти сорок лет. Сейчас он на пороге прорыва и вскоре должен получить как признание, так и награды, которых он, несомненно, заслуживает. Фрэнсис отличается от других тем, что он никогда не мог удержаться на одной работе. С ним случилось нечто интересное в Корее, но он еще не знает об этом. У него в руках выигрышная лотерейный билет. Вот-вот, наконец, ему улыбнется удача. Она уже улыбалась ему до появления этих злополучных устриц.
Как я уже говорил ранее, ошибочно думать, что смерть Билла - это худшая смерть, потому что до сих пор у него была лучшая жизнь. Всем троим есть ради чего жить. И если им не удастся восстановиться, они потеряют равные качество и объем хорошего в будущем. Но должны ли мы считать их смерть одинаково ужасной? Или, может быть, нам нужно рассматривать особенно плохими смерть Ноэля и Фрэнсиса? Ведь в их жизни намечается подъем. Не обуславливает ли будущее, так сильно контрастирующее с прошлым, зло грядущей смерти? Разве Билл уже не получил больше всех долю удачи? И есть ли здесь другое различие? Хорошее будущее Ноэля, если он выживет, является следствием всех его усилий, всех его жертв в прошлом,. Удача Френсиса – это просто везение, чем награда за прошлые заслуги. Может быть смерть Ноэля в этом плане является самой худшей?
Есть еще одна проблема, связанная с такой переменчивостью нашей жизни. «У меня была прекрасная жизнь» - таковы были знаменитые последние слова Витгенштейна, но он был военнопленным, сталкивался с различными реальными и воображаемыми неудачами в своей работе, имел бесчисленные ссоры с коллегами и друзьями и в конце страдал. Его жизнь, возможно, и была хорошей в целом, но не в повседневной жизни. Так обстоит дело со всеми нами. И то же самое касается нашей будущей жизни.
И по всей вероятности это имеет отношение к пагубности смерти:
Опции. На полпути через Атлантику угонщики угрожают взорвать самолет. Михаил думает, что он вот-вот умрет, и справедливо рассудил, что если он выживет, вся остальная его жизнь в целом будет хорошей. Но он едет в США не в отпуск, или по делам, или чтобы потом вернуться домой, а на долгую, сложную и болезненную операцию, которую невозможно провести в другом месте. Боль будет сильной, но относительно кратковременной, всего она продлится, возможно, шесть или семь дней. Однажды ему уже делали подобную операцию. Она была успешной, но несмотря на это он пережил агонию. И его приводит в ужас мысль о том, что это повторится. Когда террористы захватывают самолет и угрожают его зорвать, Михаил думает, что "лучше умереть сейчас", внезапно и без боли, чем пройти через все это снова.
Совершает ли Михаил ошибку, думая так? Очевидно, что нет. Некоторые люди сомневаются в способности выносить обоснованные суждения о качестве жизни, в умении различать качества жизни, имея под собой какие-либо реальные основания. Я не сомневаюсь в этом. Я также не сомневаюсь в том, что мы можем делать рациональный и иррациональный выбор в отношении нашей будущей жизни – совершенно очевидно, что рационально выбрать на завтрашний ужин шоколадное мороженое вместо ванильного, если вы любите шоколад. Все гораздо сложнее, когда речь идет о разных временах. Возможно, разумно предпочесть кратковременную боль сейчас более продолжительной боли в будущем, предпочесть пять минут боли от бормашины стоматолога суткам зубной боли в следующем году. Возможно, точно так же разумно отложить краткосрочные удовольствия сейчас ради более долгосрочных удовольствий в будущем - забыть о домашнем кинотеатре и подумать о пенсионном фонде.
Возможно, это рационально, но многие из нас испытывают трудности с подобными решениями. Еще труднее, я думаю, когда речь идет как об удовольствиях, так и о боли. Предположим, что если вы не пойдете к стоматологу, то из-за чувствительности к холоду вы не сможете насладиться мороженым. Вы откажетесь от мороженого и обойдетесь эклерами. Таким образом, завтра вы либо испытаете некоторую боль, либо получите немного меньше удовольствия на всю оставшуюся жизнь. Предположим, вы согласны с тем, что если вы все-таки посетите стоматолога, то потом будете рады, что сделали это. Показывает ли это, что вы, должно быть, совершаете ошибку, если сейчас решаете, что боль слишком сильна, чтобы с ней столкнуться? Мне не кажется очевидным, что это так. И если в данном случае это неясно, то точно так же неясно и в случае с Михаилом, где боль более продолжительная и интенсивная. Даже если предположить, что он знает это, если его вынудят соглашаясь на операцию, он не будет, спустя год, сожалеть об этом, я думаю, он все еще мог бы вполне разумно отказаться от нее сейчас. Таким образом, смерть – бесконечное забвение - может быть предпочтительнее боли, даже если позже компенсирующие удовольствия будут восстановлены.
Опыт и вред
Давайте вернемся к к предыдущей главе. Именно в этой главе я выступил против эпикурейцев: если предположить, что мы не переживаем смерть, все равно она кладет конец всему, резко меняет наш опыт. Нетрудно догадаться, что именно в этом и заключается все зло. И большинство других проблем, рассмотренных здесь, связаны с опытом. Именно на опыт полагаются Кваме и Михаила в своих решениях, именно несхожесть в опытах делает смерть Ноэля хуже смерти Билла, именно на утраченном опыте основываются наши суждения о смерти членов королевской семьи . Но тогда как насчет факторов, которые не влияют на восприятие? Могут ли они сыграть какую-либо роль в том, чтобы повлиять на пагубность смерти, сделав одну смерть хуже другой? То, о чем мы должны здесь подумать, - это, во-первых, о способе смерти, и, во-вторых, о том, что происходит впоследствии.
Если отбросить вопрос боли, имеет ли значение, как вы умрете? Хуже ли быть убитым, чем отойти в мир иной в результате несчастного случая? Интуитивно кажется, что так оно и есть. Посудите сами, как мы реагируем, когда слышим о похищении и убийстве ребенка с одной стороны, и о смерти ребенка в результате дорожно-транспортного происшествия? Или инстинктивная реакция на ужас насильственной смерти, когда кто-то застрелен, стоя на заправке, или во время какого-то буйства в школе или закусочной. Но в подобных случаях возникает слишком много осложнений. Мы ненавидим преступника, зацикливаемся на событиях заранее, забываем, что несчастные случаи могут быть насильственными.
Итак, представьте себе двух человек в больнице, оба без сознания, оба ждут выздоровления, но обоим ввели смертельные дозы какого-то наркотика. В случае с Дереком это несчастный случай, ошибка медсестры, в то время как Найджела убивает двоюродный брат, который должен унаследовать его состояние. Почти наверняка двоюродный брат хуже медсестры, но разве смерть Найджела хуже только потому, что он убит двоюродным братом, а Дерека - медсестрой?
Я не согласен с этим. И это в значительной степени потому, что я не уверен, как что-то может быть плохим для кого-то или хуже для этого человека, чем что-то другое, если оно вообще не влияет на их опыт. Опыт Найджела остается таким же, какими бы ни были мотивы его убийцы. И хотя убийство хуже халатности, это совсем не означает, что оно наносит куда больший вред жертве.
Тем не менее, если суть в опыте, то не только мотив вашего убийцы не имеет отношения к ужасу вашей смерти, но и различные факторы, которые могут иметь место впоследствии. Другими словами, не такого на свете, что могло бы послужить посмертной пользе или посмертному вреду, что могло бы после смерти благоприятствовать вам или, наоборот, поступить с вами плохо.
Но верно ли это?
Тут есть один момент, когда нарушают обещание, данное на смертном одре. Кафка попросил своего друга Макса Брода уничтожить его книги после его смерти. Макс пообещал ему сделать это, но позже передумал. В результате человечество получил такие произведения, как «Процесс», «Замок», «Америка», хотя Брод нарушил свое слово. И все же, плохо ли это в каком-то смысле для Кафки, причиняет ли ему какой-либо вред то, что данное ему обещание не было выполнено? Нет простого ответа на этот вопрос. Некоторые люди настаивают на выполнении обещаний, другие же твердят, что могут быть исключения. Обещания на смертном одре стоят особняком. Первая группа скажет: "Если вы не намерены сдерживать обещания, так не давайте их ". Другие скажут: важно облегчить жизнь умирающему человеку, и чтобы сделать это, скажите умирающему то, что нужно сказать. Но я думаю, важно отметить, что мы могли бы встать на сторону первой группы, полагая, что обещания всегда следует выполнять, не задумываясь о том, что всякий раз, когда они нарушаются, человек, которому дано обещание, каким-то образом страдает.
Обещания – сложная тема, которая может замутить воду. Итак, рассмотрим другой случай, когда обещание отсутствует, но все равно, все получается не так, как ожидалось:
Дети. Нелегко ставить принципы на первое место. Но он обнаружил, что у него нет вариантов, иначе он не смог бы жить в ладу с самим собой, и когда началась гражданская война, он сделал все, что мог, чтобы помочь повстанцам. А позже, когда он оказался во главе страны, он снова поскупился. Его единственной заботой было благо людей, их недолгих жизней и бессмертных душ, и он умер, зная, что в руках его сына дело его жизни в безопасности, а его планы в неприкосновенности. Увы, через пару лет монархия была восстановлена, а его видение разлетелось в клочья.
Так случилось с Кромвелем, в Англии, и потом еще раз, хотя без участия сына, с Франко, в Испании. Часто надежды, убеждения, дело всей жизни переворачиваются событиями. Это происходит в течение вашей жизни, вы осознаете это, и вред очевиден. Но может ли ваше положение, ваше состояние ухудшиться после вашей смерти? Ваша репутация может пострадать, ваши надежды могут рухнуть, но может ли что-нибудь из этого быть плохим для вас? Или это затрагивает только вашу репутацию, ваши надежды?
Опять же, я не уверен. Но я думаю, что то, что вы мертвы, вы не существуете, не может иметь решающего значения. Билл и Бен вместе разрабатывают успешный садоводческий бизнес. Во вторник они потерпели кораблекрушение, и, хотя на них напали акулы, им удалось выбраться на необитаемый остров. В среду Билл умирает от полученных ран. В четверг их бизнес терпит крах. Так и не узнав об этом, Бен умирает в воскресенье. Было бы странно проводить здесь различия и настаивать на том, что Бен, поскольку он существует, пострадал от этой перемены в судьбе, в то время как Билл, которого уже нет, - нет. Конечно, что бы это ни было, они в одной лодке. И я склонен думать, что ни один из них не страдает и не пострадает от этих далеких событий.
Вот еще один последний пример. Очень много вопросов возникают в связи с тем, что происходит с телом после смерти. В частности, в больницах Бристоля и Олдер Хей, извлечение органов у мертвых детей причинило родителям много огорчений, а медицинским властям - много смущения. Выставки мертвых людей, искусно выставленных напоказ, со снятой кожей, обнаженными органами, своего рода пошлятина по Везалию, вызвали немалые споры. Спорным также было убийство, а затем съедение якобы покладистой жертвы в Германии. Некоторые люди гордятся тем, что очень серьезно относятся к таким вещам. Этот человек мертв. Какое может иметь значение, что произойдет потом? Другие приходят в ужас от того, что они считают нарушением целостности организма. А как мы должны относиться к таким вещам? И это очень важно – не будет законов, запрещающих обещания на смертном одре или переоценки личности после его смерти, но законы о теле необходимы, важны и все еще в силе.
Прежде всего, ясно, что ваше тело может быть изменено после вашей смерти. Действительно, так и будет, независимо от того, будете ли вы похоронены, кремированы или заморожены. Также ясно, что тело можно просто уничтожить. И многим людям также ясно, что телу можно нанести вред. Смысл один. Но причиняя вред вашему телу, причиняю ли я вред вам? Здесь ясности не хватает. Подспудно ясно, что владельцу тела, которое по желанию владельца кремируют и оно превращаетяс в горстку пепла, то вряд ли здесь мы можем сказать, что владельцу нанесен вред. Но даже если все пойдет не по плану, и ваш с телом обращаются так, как вы бы не хотели, все еще не ясно, причинен ли вам вред.
Значит ли это, что мы оправдываем бессердечных? Нет, табу глубоко укоренилось. Интересно, что всего за несколько лет до немецкого эпизода злодей в фильме Питера Гринуэя "Повар, вор, его жена и ее любовник" не смог отведать тело своей жертвы, даже несмотря на то, что оно было мастерски приготовлено, и даже несмотря на то, что он, как злодей, был привыкшим к подобного рода злодеяниям. И, возможно, для всех нас важно отнестись к умершим с определенной долей уважения, даже допуская, что для них не будет плохо, если это уважение будет отсутствовать. Что будет включать в себя уважение? Отчасти это вопрос соблюдения предсмертных пожеланий - если вы хотите, чтобы вас кремировали, а не хоронили, то, вероятно, это к лучшему. Но отчасти это также вопрос воспитания соответствующей реакции, чтобы в целом люди желали достойных вещей. Вы хотите, чтобы ваше мертвое тело использовали в каком-нибудь телевизионном комедийном шоу, или в порнографическом фильме, или оставили где-нибудь на съедение собакам. Есть причины для отклонения подобных запросов. Но, я думаю, мы можем испытывать различные сложные и детализированные реакции на тела умерших, не задумываясь о том, что те, кто умер, сами могут пострадать от какого-либо посмертного вреда.
Какая смерть плохая?
Идея, столь распространенная, долговечная и влиятельная, как то, что смерть - это уравнитель, не является полностью ложной. Мы все в равной степени уничтожаемся. Нам не уготовано больше чем быть горсткой пепла, червей и пыли. Тем не менее, трудно отрицать, что некоторые смерти хуже других. Если мы все приходим к одному и тому же уровню, но с разных отправных точек, если то, что мы теряем, умирая, варьируется от случая к случаю, тогда есть веские основания полагать, что не все смерти одинаково плохи. И точка зрения потери хорошо подходит для объяснения этого меняющегося характера смерти.
Тем не менее, взгляд на потерю менее прямолинеен, чем кажется на первый взгляд. Недостаточно просто сказать, что чем больше количество и качество потерянной жизни, тем страшнее смерть, а затем оставить все как есть. Скорее, необходимо принять во внимание ряд дополнительных факторов. Возникает вопрос о том, будет ли эта будущая жизнь, даже если она хорошая, лучше или хуже, чем жизнь в прошлом. Возникает вопрос о том, будет ли будущая жизнь такой, которой вы ожидаете наслаждаться, или у вас уже есть основания думать, что время на исходе. И, что самое важное, есть вопрос о связи между нынешней жизнью и жизнью, которая будет прожита, если смерть не явится. Ибо смерть, очевидно, не так уж плоха для вас, если эта будущая жизнь будет плохо интегрирована в ту, что у вас есть сейчас, и поэтому в некотором смысле не является полностью вашей.
Есть и другие вопросы, которые следует учесть. Многие думают, что смерть в конце долгой жизни лишь чуточку менее ужасна, чем та, которая наступает рано, просто потому, что мы могли бы жить дольше или, по крайней мере, могли бы желать еще более долгой жизни. Что ж, может быть, в этом что-то и есть, но тем не менее, мне кажется, что любое отношение к смерти здесь существенно отличается от любого другого нормального отношения. И хотя обычно дурность смерти связана с тем, что она заканчивает нашу жизнь и, таким образом, наш жизненный опыт, многие люди думают, что это может быть плохо, и в разных случаях по-разному плохо, таким образом, что опыт остается нетронутым. Но сама идея посмертного вреда – нарушенных обещаний, разбитых надежд, надругательств над телом – кажется мне подозрительной.
Все это имеет значение, и очень большое, поскольку решения, которые принимаются, имеют непосредственное влияние на реальные условия, обстоятельства или события, и могут иметь практические последствия или эффекты. Правительства, определяющие политику, судьи, проводящие проверки, и врачи в своей повседневной практике - все они должны прийти к выводам о том, какие жизни следует спасать. Мы не можем поверить, что все жизни одинаково ценны и все
в равной степени претендуют на спасение. Но, похоже, также не существует простого способа провести различие между ними. Мы не можем просто умножить качество на количество и оставить все как есть. Эти реальные решения все еще имеют дополнительные факторы, которые следует принимать во внимание, включая затраты и выгоды для других, связанные со спасением той, а не иной жизни., проблемы, связанные с бросанием курения, например, когда бывшие курильщики просят о дорогостоящем лечении и нуждаются в нем, а также о последствиях для общества в целом политики, которая, если ее не проводить должным образом, может показаться несправедливой. Сосредоточившись только на неприятностях смерти для человека, который умирает, эти дополнительные и усложняющие факторы здесь отходят на второй план. Если в решении более простого и узкого вопроса мы добились некоторого прогресса, то впереди еще долгий путь.